Анкрей легко, как ребенка, поднял тугинду на руки, и они поспешили обратно; Кельдерек держал нож наготове и часто оглядывался, не идет ли кто за ними. Но никто к ним по дороге не пристал, и Мелатиса ждала во дворе, чтоб отпереть калитку. Когда Анкрей положил жрицу на кровать, девушка осмотрела ее и не нашла никаких серьезных повреждений, кроме сильного ушиба в основании черепа. Она всю ночь просидела возле нее, но к рассвету тугинда так и не пришла в сознание.
Часом позже Кельдерек, взяв с собой оружие, деньги, съестные припасы и перстень с печаткой, принадлежавший Бель-ка-Тразету, один отправился в Лэк.
ЧАСТЬ VI. Геншед
48. За Лэком
Был послеполуденный час следующего дня, для ранней весны достаточно жаркий, чтобы непрерывно щебетавшие с самого утра птицы замолкли и по лесу разлился влажный, душный запах молодой листвы и новых побегов. Извилистая Тельтеарна, поблескивая на солнце, стремительно и бесшумно несла свои воды к Лэку и дальше, к Зераю. Немного севернее Лэка начинался лесной массив шириной в лигу-полторы — он тянулся на север почти до самого прохода Линшо и был отделен от предгорий и гор полосой открытой местности. С южной окраины этого густого, малопроходимого леса медведь и совершал набеги на лэкские загоны и стада.
Берег здесь плохо просматривался, сплошь изрезанный высокими мысами, между которыми река разливалась ручьями и узкими заводями длиной до тысячи шагов. Травянистые холмы мысов, густо поросшие деревьями и кустами, выступали далеко в русло и обрывались крутыми откосами к заболоченным затонам между ними. Здесь в изобилии водились лягушки и змеи, а в сумерках, когда болотные птицы закончат кормежку, из леса вылетят большие летучие мыши, чтобы охотиться на ночных мотыльков над открытой водой. Место было дикое, пустынное; сюда лишь изредка наведывались рыбаки, ловившие рыбу с челнов на порядочном расстоянии от берега.
Кельдерек лежал у подножия дерева оллаконда, почти полностью скрытый среди обнаженных толстых корней, которые вились и переплетались вокруг него подобием канатов. Царило полное безветрие, и тишину нарушало лишь ровное гудение насекомых. Подернутый солнечной дымкой противоположный берег, голый и скалистый, казался таким же далеким, каким выглядел, когда много лет назад Кельдерек смотрел на него с Ортельги. Ничто не двигалось на поверхности реки, кроме нескольких водоплавающих птиц.
В жаркой тени, в тишине и одиночестве Кельдерек обдумывал предприятие столь опасное и рискованное, что даже сейчас, когда он на него решился, в глубине души он все же надеялся, что делу помешает неожиданное появление рыбаков на реке или какого-нибудь путника на берегу. Если покажутся рыбаки, подумал Кельдерек, он воспримет это как дурное предзнаменование — и тогда окликнет их и попросит отвезти обратно в Лэк на челне. Никто ни о чем не догадается, поскольку о своих намерениях он не обмолвился ни единой живой душе. Задуманное дело должно остаться в тайне.
Если тугинда все еще жива, Мелатиса не покинет ее ни при каких обстоятельствах. Она останется в Зерае, невзирая на все опасности, а когда и если тугинда поднимется на ноги — отправится вместе с ней в Лэк, теперь уже не для того, чтобы спасти свою жизнь, а единственно для того, чтобы быть поближе к Шардику, возможно даже, самой пуститься на его поиски. Но если тугинда умрет — или уже умерла, — Мелатиса, хотя она уже давно не жрица Квизо, ни на миг не усомнится в том, что должна принять на себя долг тугинды и сама найти Шардика. «Да, — горько подумал Кельдерек, — и увидеть божью волю во всех бедствиях, которыми ознаменуются последние дни умирающего свирепого зверя». Этот жалкий останок скучной, бессмысленной религии, уже доведший его до несчастья и теперь отнявший у него возможность сбежать из Зерая с любимой женщиной.
Проклятый зверь! Неужто он когда-то и впрямь любил Шардика? Неужто когда-то и впрямь противостал Бель-ка-Тразету ради него, видел в нем воплощение божьей силы на земле и страстно желал отдать ему жизнь? Лэк, куда он добрался накануне в полдень и где провел ночь, дышал ненавистью к Шардику, как огонь дышит жаром. Люди только и говорили что о злобе, хитрости и свирепости медведя. Он опаснее наводнения, непредсказуемее чумы — еще ни одну деревню не постигала такая жестокая напасть. Он не только задрал нескольких коз и овец, но еще умышленно уничтожил плоды многомесячных трудов: частоколы, заборы, ограды загонов, сложенные из камней рыбные ловушки на берегу. Почти все считали его дьяволом во плоти и испытывали перед ним суеверный ужас. Двоих опытных охотников, ушедших в лес в надежде убить зверя, нашли с раскроенными черепами; судя по всему, бедняги были застигнуты врасплох. Рыбаки, видевшие медведя на берегу, единодушно утверждали, что он внушает сверхъестественный страх одним своим жутким обликом, как змея или ядовитый паук.
По прибытии в деревню Кельдерек, показав печатку Бель-ка-Тразета и сказав, что пришел из Зерая с просьбой помочь уцелевшим домочадцам барона в их путешествии на север, поговорил с верховным старейшиной — пожилым мужиком, явно ничего или почти ничего не знавшим о Бекле, ортельгийской религии и войне с далеким Йельдашеем. Кельдереку, как стороннику Бель-ка-Тразета, он выказал сдержанную учтивость и расспросил о положении дел и настроениях в Зерае со всей обстоятельностью, какую полагал допустимой. Похоже, он держался мнения, что теперь, когда барон умер, им нет никакой выгоды помогать его женщине.
— Что же до путешествия на север… — Старейшина, морщась, почесал спину между лопаток и знаком велел слуге подлить Кельдереку вина, резкого и мутного. — Так о нем никто и думать не станет, когда у нас тут такие дела творятся. Ни один человек шагу не ступит в лес или на берег. Вот если зверь уйдет или даже подохнет… — Он немного помолчал, глядя в пол и качая головой, потом продолжил: — Я думаю, может, в середине лета, в самую жару, мы подожжем лес, хотя это опасно. Ветер… северный ветер часто дует. — Он опять умолк, а чуть погодя добавил: — Линшо? Вы хотите добраться до Линшо? Через проход только тех пропускают, кто заплатить может. Тамошние жители одними поборами и промышляют. — В его голосе послышались завистливые нотки.
— А что, если переправиться через реку? — спросил Кельдерек, но старейшина снова покачал головой:
— Пустынные края… ограбят и убьют… — Внезапно он вскинул взгляд, проницательный и ясный, словно вышедшая из-за облаков луна. — Коли мы начнем переправлять людей через реку, об этом мигом прознают в Зерае. — И выплеснул на грязный пол винный осадок из своей кружки.
Только перед самым рассветом, когда Кельдерек лежал без сна (и чесался так же энергично, как старейшина), в голову бывшему охотнику пришел отчаянный план. Если он хочет, чтобы Мелатиса принадлежала ему одному, Шардик должен умереть. Если он станет просто ждать, когда Шардик умрет сам, Мелатиса может погибнуть. Нужно, чтобы известие о смерти медведя дошло до Зерая, но никто не должен знать, что он стал жертвой убийства. Кельдерек посвятит в свои намерения одного лишь верховного старейшину, обязав хранить все в тайне и потребовав в качестве награды — по предъявлении доказательств успеха — предоставить сопровождение до Линшо для него, двух женщин и слуги вкупе с любой денежной помощью, какая им понадобится, чтобы заплатить сторожам прохода.
