Но все же торговля зачахла. Сантиль-ке-Эркетлис — противник более прозорливый и опытный, чем любой из ортельгийских военачальников, — принял все нужные меры. Наемные разбойники разрушали мосты и нападали на караваны. Товарные склады со всем содержимым таинственным образом сгорали дотла. Искуснейшие ремесленники — строители, каменщики, ювелиры, оружейники и даже виноторговцы — склонялись на тайные уговоры перебраться в южные провинции, иногда получая взятку в размере годового жалованья десятерых копейщиков. Сын дильгайского короля был приглашен в Икет, принят там с почестями, подобающими принцу, и — вероятно, не совсем случайно — влюбился в местную знатную даму, на которой и женился. Мятежные провинции располагали весьма скромными ресурсами по сравнению с Беклой, но Сантиль-ке-Эркетлис всегда безошибочным чутьем угадывал, в каком случае небольшие дополнительные траты окупятся сторицей. С течением времени у купцов и торговцев оставалось все меньше желания рисковать своими деньгами в империи, где на каждом шагу подстерегают опасности и случайности войны. Собирать налоги с обедневших людей становилось все труднее, и Кельдерек еле-еле изыскивал средства, чтобы расплачиваться с поставщиками и ремесленниками, снабжавшими армию.
Именно в поисках выхода из этой сложной ситуации он и решил расширить торговлю рабами. Работорговля в Бекланской империи существовала во все времена, но на протяжении десяти лет, предшествовавших ортельгийскому завоеванию, она всячески ограничивалась, поскольку в какой-то момент приобрела масштабы и формы, вызвавшие протест среди населения провинций. По давнему обычаю, захваченных на войне пленников, не имеющих возможности заплатить выкуп, разрешалось продавать в качестве рабов. Иногда этим людям удавалось получить свободу и вернуться на родину либо начать новую жизнь в краю, где они волею судьбы оказались. Такая практика, невзирая на сопряженные с ней жестокости и страдания, считалась справедливой в суровом мире. Однако в позднейшую эпоху процветания Беклы количество крупных поместий и деловых предприятий увеличилось, соответственно возросла потребность в рабах, и в результате появились профессиональные работорговцы, удовлетворявшие спрос на живой товар. Похищение и даже «разведение» людей для продажи получили широкое распространение, и в конце концов губернаторы ряда провинций были вынуждены заявить протест от имени деревенских жителей, живущих в постоянном страхе и перед работорговцами, и перед шайками беглых рабов, а равно от лица возмущенных знатных горожан. Но работорговцы пользовались поддержкой значительной части населения, потому что не только платили огромные налоги со своих прибылей, но и обеспечивали работой ремесленников вроде портных и кузнецов, а съезжавшиеся в Беклу покупатели приносили доход хозяевам гостиниц и постоялых дворов. Кульминацией противостояния стала гражданская война, получившая название Война за отмену рабства, в ходе которой в шести провинциях велось шесть независимых кампаний, как с помощью, так и без помощи союзников и наемников. В этой войне Сантиль-ке-Эркетлис — в недавнем прошлом йельдашейский землевладелец, из древнего рода, но не очень богатый — прославился как самый искусный среди полководцев обоих станов. Разбив войска сторонников работорговли в Йельде и Лапане, он послал подкрепление в другие провинции и в конечном счете успешно уладил все вопросы в самой Бекле, к полному удовлетворению хельдрил («приверженцев старых порядков»), как называлась его партия. Убытки, понесенные после изгнания всех работорговцев и освобождения всех рабов, сумевших доказать, что они уроженцы империи, частично покрылись за счет усиленного поощрения строительного, каменщицкого и камнерезного ремесел, которыми Бекла всегда славилась, а частично — за счет ряда мер, принятых для повышения благосостояния крестьян и мелких фермеров (одной из них стало сооружение большого Кебинского водохранилища).
Тем не менее не только в самой Бекле, но и в нескольких городах западных провинций оставались влиятельные люди, недовольные победой хельдрил. Теперь Кельдерек разыскал их и поставил у власти на местах, заключив с ними договор, что они станут оплачивать войну в обмен на возобновление в стране свободной работорговли. Оправдывая свою политику перед собственными баронами, иные из которых помнили набеги работорговцев, происходившие на Большой земле близ Ортельги пятнадцать-двадцать лет назад, Кельдерек указал на решительную необходимость такой меры и заверил, что не допустит совершенно бесконтрольной работорговли. Каждый год лишь строго ограниченному числу торговцев выдавалось официальное разрешение «забрать» не больше положенного количества женщин и детей в определенных областях провинций. Если работорговец получал разрешение забирать трудоспособных мужчин, каждого пятого он должен был отдать в армию. Свободных войск для надзора за соблюдением соглашения, разумеется, не имелось, а потому обязанность следить, чтобы условия договора не нарушались, возлагалась на губернаторов провинций. Всем, кто выражал недовольство новой политикой, Кельдерек отвечал одно: «Мы снова ограничим работорговлю, как только война закончится, так что лучше помогите нам победить в ней».
— Среди взятых в рабство много местных шалопаев и преступников, выкупленных из тюрьмы, — заверял он баронов. — И даже многие из детей в противном случае жили бы несчастными сиротами при живых матерях. С другой стороны, у раба всегда есть возможность преуспеть в жизни при везении.
Хан-Глат, бывший раб из бог весть каких краев, теперь возглавлявший фортификационный корпус бекланской армии, истово поддерживал Кельдерека, повторяя всем и каждому, что у любого раба под его командованием не меньше шансов продвинуться по службе, чем у свободного человека.
Работорговля начала приносить большие прибыли, особенно когда по всем соседним странам разнеслось известие, что в Бекле опять на законном основании действует невольничий рынок, где представлено широкое разнообразие товара, и чужеземные торговые агенты убедились, что путевые издержки вкупе с расходами на рыночные пошлины и тратами непосредственно на покупку с лихвой возмещаются. Несмотря на все доводы, приводимые в оправдание своего поступка — а самым весомым из них было пополнение государственной казны, — Кельдерек предпочитал обходить стороной не только сам рынок, но и улицы, по которым обычно перегонялись партии живого товара. Он презирал себя за малодушие; однако, кроме невольной жалости, каковое чувство он считал слабостью, недостойной правителя, при виде рабов Кельдерек всегда испытывал смутное беспокойство и невольно задавался вопросом: а нет ли в принятом политическом решении изъяна, разглядеть который он не особо старается? «Такая жестокая мера, пагубная и недальновидная, могла прийти в голову лишь простолюдину и варвару», — написал перед своим бегством в Йельду бывший губернатор Палтеша в письме с сообщением об отказе от должности. «Как будто я без него не понимаю, что это жестокая мера, — сказал Кельдерек Зельде. — Мы не можем позволить себе быть милосердными, пока не захватим Икет и не разобьем Эркетлиса». Зельда согласился, однако потом добавил: «Но равным образом мы не можем себе позволить отталкивать сторонников, даже если они не ортельгийцы. Смотрите, как бы ситуация не вышла из-под контроля». Кельдерек чувствовал себя как человек в тисках нужды, которому недосуг глубоко вникать в условия договора с улыбчивым, обходительным ростовщиком. Пускай неискушенный в делах правления, он никогда не имел недостатка в здравом смысле и сызмала усвоил, что видимость обманчива и без трудностей нет побед. «Но когда мы возьмем Икет, — сказал он себе, — мы сразу же откажемся от всех этих вынужденных мер и ухищрений. О владыка Шардик, даруй нам еще одну победу! Тогда мы покончим с работорговлей и я наконец получу возможность заниматься единственно поиском твоей истины». Порой при мысли об этом великом дне на глаза у него наворачивались слезы, как у любого отданного в рабство ребенка при воспоминании о родном доме.
