— Не знаю, Кельдерек. Ты забываешь о военных новостях, что я тебе сообщил. У меня сейчас голова совсем другим занята, а с казнью и всем прочим ты должен сам разобраться. Воля владыки Шардика явлена тебе одному, и ты доказал, что верно ее понимаешь. О кровле могу сказать лишь то, что доложил мне Балтис. Решай все вопросы по своему усмотрению — главное, чтобы Эллерот был казнен в присутствии всех делегатов. А теперь прощай. Ты просто служи городу так же преданно, как служишь владыке Шардику, и все будет хорошо. Молись о поражении Эркетлиса и жди известий.
Зельда удалился, а Кельдерек, изнемогающий от боли и усталости, повалился в постель и опять заснул мертвым сном, как только ему сменили повязки.
Но уже на следующее утро, нервничая из-за вынужденной задержки и торопясь поскорее покончить с неприятным делом, Кельдерек послал за городским губернатором и командиром гарнизона и отдал необходимые распоряжения. Он твердо решил провести казнь в зале Королевского дома и в присутствии владыки Шардика, поскольку считал, что будет правильно и справедливо, если Эллерот умрет на месте своего преступления. Вдобавок, рассудил Кельдерек, именно там скорее, чем в любом другом месте, сам он предстанет взорам как посредник Шардика, облеченный божественной властью, который вправе предать смерти аристократа и наследного правителя провинции, вдвое превосходящей размерами Ортельгу.
Кровля действительно сильно повреждена, доложили Кельдереку, и не подлежит восстановлению, пока в город не доставят достаточно длинные и толстые бревна, чтоб заменить две центральные поперечные балки, но все же в зале можно собираться без опасения.
— По нашему мнению, владыка, — Балтис взглянул на стоящего рядом бекланского строительного мастера, словно обращаясь к нему за подтверждением, — обвалиться она не обвалится, если только в зале не начнется какая-нибудь крепкая заваруха — ну там общая драка или еще какое буйное бесчинство. Крыша опирается на стены, но поперечные балки прогорели почти насквозь и сильного сотрясения не выдержат.
— А если раздадутся громкие крики? — спросил Кельдерек? — Или, к примеру, осужденный начнет сопротивляться и вырываться?
— О нет, владыка, тут целый бык должен сопротивляться и вырываться, чтоб они обрушились. Даже в таком состоянии балки простоят еще много месяцев, правда дождь будет лить сквозь дыры.
— Хорошо, — кивнул Кельдерек. — Вы двое можете идти. — Затем он повернулся к губернатору. — Казнь состоится завтра утром в зале Королевского дома. Проследите, чтобы на ней присутствовало не меньше ста пятидесяти ортельгийских баронов, бекланских вельмож и горожан, а если возможно, то больше. С оружием никого не пускать, провинциальных делегатов рассадить по всему залу, чтобы больше двух рядом не сидело. Все прочее оставляю на ваше усмотрение. Единственно, встретьтесь пораньше утром с госпожой Шельдрой — она будет подле Шардика — и узнайте, какие у нее пожелания к вам. Когда все будет готово, она позовет меня.
31. Горящий уголь
Ночь выдалась холодная, почти морозная, и вскоре после полуночи белый туман заволок нижний город и медленно пополз выше, застилая недвижную гладь Крюка, сгущаясь вокруг Дворца и окутывая верхний город плотной пеленой, сквозь которую из окна не разглядишь соседнего дома. Туман заглушал покашливание и притопывание часовых, мерзнущих на своих постах. «А может, они хлопают себя по бокам и притопывают не столько для того, чтобы согреться, сколько для того, чтобы нарушить тяжелую, пустынную тишину?» — подумал Кельдерек, стоявший в плаще на ледяном сквозняке у окна спальни. Туман вплывал в комнату, затруднял дыхание; борода и рукава Кельдерека казались прохладными и влажными на ощупь. Один раз он услышал шум лебединых крыльев высоко в небе, над туманом: ритмичные вольные звуки, напомнившие ему о далекой Тельтеарне. Мучительные для слуха, как беспечное насвистывание гуртовщика, долетающее снаружи до узника в темнице, они вскоре затихли вдали. Кельдерек подумал об Эллероте, наверняка тоже бодрствовавшем, и задался вопросом, слышал ли и он лебедей. Кто сторожит его? Разрешили ли смертнику написать письмо в Саркид, отдать последние распоряжения, назначить какого-нибудь друга своим душеприказчиком? Не следовало ли ему самому справиться о подобных вещах — поговорить с Эллеротом? Кельдерек подошел к двери и крикнул: «Шельдра!» Не получив ответа, он вышел в коридор и позвал еще раз.
— Да, владыка! — послышался заспанный голос, и уже через считаные секунды женщина шагала к нему с лампой в руке, глядя из-под капюшона мутным спросонья взглядом.
— Послушай, — сказал Кельдерек, — я хочу повидать Эллерота. Ты должна…
Она мигом проснулась и оторопело уставилась на него. Потом отступила на шаг назад, поднимая лампу повыше. Глядя в лицо Шельдры, Кельдерек ясно осознал всю дикость своего намерения, живо представил неодобрительные перешептывания за своей спиной, косые взгляды и хмурое недоумение солдат, раздраженные вопросы Зельды и Гед-ла-Дана; холодное безразличие самого Эллерота, нисколько не тронутого неуместной заботой ортельгийского шамана; и перевранные слухи, которые расползаются среди простого народа, обрастая все новыми домыслами.
— Не обращай внимания, — быстро проговорил он. — Я совсем другое хотел сказать, просто еще не совсем проснулся. Я хотел спросить, видела ли ты владыку Шардика после заката.
— Нет, владыка, но с ним две девушки. Мне спуститься к нему?
— Не надо. Ступай спать. Ничего страшного. Просто туман навевает тревогу… мне вдруг вообразилось, будто с владыкой Шардиком что-то стряслось.
Но Шельдра медлила, и крупное ее лицо по-прежнему выражало недоумение. Кельдерек повернулся и побрел обратно в спальню. Пламя лампы отбрасывало тусклый нимб света в туманном воздухе. Он лег ничком на кровать и уткнулся лбом в согнутую руку.
Кельдерек думал обо всех потоках пролитой крови — вспоминал битву в Предгорье и крики раненых, разносившиеся над бранным полем, когда победившие ортельгийцы строились походным порядком в ночной темноте; разрушение Тамарриковых ворот и последующие часы дымного хаоса; виселицы на горе Крэндор и черепа в зале внизу. Аристократ Эллерот, человек безупречного мужества и чести, употребивший все свои силы для достижения цели, почти сумел заживо сжечь раненого Шардика. И завтра, когда его уложат поперек лавки, как свинью, и кровь хлынет фонтаном из перерубленной шеи, лишь немногие из присутствующих испытают ужас и жалость, присущую сердцу любого деревенского ребенка.
Внезапно Кельдерека охватил безотчетный страх, дурное предчувствие столь смутное и неопределенное, что он совершенно не понял, к чему оно. Нет, подумал он, никаких причин для опасений быть не может. Дело просто в том, что, несмотря на весь ужас, который вызывает у него злодеяние Эллерота, ему претит мысль о хладнокровном убийстве.
— Лучше бы его убили, когда он спускался с крыши, — вслух произнес Кельдерек, зябко поежился и забрался под одеяла.
Он погружался в дрему, просыпался, вновь задремывал и вновь просыпался. Образы яви размывались и таяли, сменяясь причудливыми видениями, и наконец погруженному в полусон Кельдереку представилось, будто он выходит из своего амбразурного окна, как из узкого зева пещеры, и снова видит перед собой озаренные звездным светом Ступени, круто спускающиеся по лесистому склону Квизо. Он уже собирался запрыгать по ним вниз, но услышал за спиной шорох, повернулся и оказался лицом к лицу с невнятно бормочущей старухой из Гельта, которая наклонилась и положила к его ногам…
