– Откуда? – переспросила она, требуя ответа.
Выражение его лица оставалось замкнутым. Лукас провел пальцем по ее соску, наблюдая, как тот мгновенно затвердел.
– Ты выбрала не самую удачную тему беседы в постели, – пробормотал он. – Лучше скажи, как тебе понравился оргазм.
Джессика никак не отреагировала на замечание, показавшееся ей излишне практическим. Возможно, для Лукаса техническая сторона действительно имела значение. Трудно представить, сколько женщин благодарили смуглого, харизматичного грека за чудеса в постели.
Откинув назад волосы, Джессика вернулась к теме.
– Это произошло в Париже?
– Что именно?
– Ты говорил, что тебя там… схватили. – Она не собиралась сдаваться. – Рана оттуда?
Лукас откинулся на подушки, подложив руки под голову. Он был почти уверен, что Джессика не успокоится, пока не узнает правду. Ему не удастся заставить ее замолчать, как любую другую женщину.
– Нет, это случилось раньше.
– Когда?
Лукас повернул голову и хмуро посмотрел на нее:
– Разве тебе не все равно?
– Конечно нет. – Джессика вздохнула. – Что с тобой, Лукас? По-прежнему отказываешься говорить о прошлом. Мы были вместе несколько месяцев, а я так ничего и не узнала о тебе.
– Ты многое знаешь, – усмехнулся он.
– Речь не о том, на что способно твое тело.
Лукас засмеялся. В отличие от него Джессика выросла в тепличных условиях. Он подумал о большом доме с теннисным кортом и зелеными лужайками, сбегавшими вниз к морю. Она принадлежала к кругу избранных, окруженных привилегиями, которые дают деньги. Ему такое и не снилось.
– Зачем тебе знать о моем прошлом?
– Вероятно, для того, чтобы не чувствовать себя в постели с незнакомцем, – тихо призналась Джессика.
Лукасу уже приходилось слышать такие слова, но с Джессикой все было иначе. Если подумать, то она отличалась от остальных женщин.
– Мне показалось, тебе нравится эффект анонимности, – поддразнил он. – Вспомни, как ты возбудилась, когда я подошел сзади. У меня возникло подозрение, что ты приняла меня за другого.
– Не старайся сменить тему.
– Не надо только мне приказывать. Я буду делать то, что захочу. То, что мы занимались сексом, не дает тебе права командовать мной и требовать ответов.
Джессика прикусила губу.
– Неужели это такая страшная история?
– Да, – неожиданно для себя признался Лукас с облегчением. Так бывает, когда вдруг лопается проткнутый иголкой воздушный шарик или скальпель хирурга рассекает болезненный нарыв. – Да, слово «страшная», пожалуй, подходит.
– Расскажи мне.
Инстинкт подсказывал Лукасу, что надо отвлечь ее: заняться сексом или пойти в душ. Джессика спрашивала о бывшем Лукасе, о котором сам он предпочитал не вспоминать, создавая новый имидж олигарха, крутого, как бриллианты, служившие фундаментом неожиданного и невероятного богатства. Лукас раскрыл тайны прошлого, но предпочитал похоронить их в глубине своего сердца. Однако секреты оставляют грязные следы, если не выносить их на свет и свежий воздух. Лукас смотрел в лицо Джессики, но против обыкновения оно не было спокойным и сдержанным – глаза затуманила тревога. В ее голосе звучало искреннее беспокойство. Что-то заставило Лукаса заговорить.
– Что тебе известно?
Она пожала плечами:
– Очень немного. Мать воспитывала тебя – единственного ребенка – в Афинах. Отца ты не знаешь.
Лукас сжал губы в мрачной усмешке. Как легко уложить всю жизнь в короткое предложение, представить в черно-белом варианте без единого оттенка серого.
– Я говорил, что мы были бедны?
– Не так прямо, но… – Она замялась.
– Но что, Джесс? – прошептал он. – Ты догадывалась?
Она кивнула.
– Как?
– Не имеет значения.
– Скажи. Для меня это важно.
Джессика неохотно пожала плечами:
– Ты казался таким… как сказать… беспокойным. Напоминал рыскающую в воде акулу. Словно все время что-то высматривал.
Лукас кивнул, удивляясь, насколько точными были ее слова. Джессика права, он действительно что-то искал, только не знал, что именно. Но потом, когда нашел…
– Мы были нищими – я и мать, – резко сказал он, стараясь, чтобы Джессика сразу осознала разницу между ними. Он хотел шокировать, убедить ее, а заодно и себя, в очевидном: их связывала только редкая, ослепительная страсть в постели. – Я час то бродил на задворках ресторанов, выискивая объедки, чтобы отнести домой…
Возле дома он ждал, пока мать закончит «развлекать» очередного дружка. Выходившие, покачиваясь, из двери мужчины вели себя по-разному: некоторые били его, некоторые совали в руку несколько монет. Даже страдая от голода, Лукас никогда не пользовался этими деньгами – относил в церковь, бросал в коробку для пожертвований… Это были «грязные» деньги.
– Я брался за любое дело: работал посыльным, уборщиком, мыл машины – что угодно.
– А твоя мать? – неуверенно спросила Джессика. – Она работала?
– У нее не было времени, – горько признался он. – Она обслуживала очередного мужчину, который был с ней рядом в этот момент. Я только мешал и старался поменьше показываться на глаза.
– Ох, Лукас, – выдохнула Джессика.
– Перебивался с хлеба на воду, – продолжал он. – Как только повзрослел, устроился в порт в Пирее, скопил немного денег и уехал, чтобы начать новую жизнь. В Грецию не возвращался очень долго. Я путешествовал по Европе, но не так, как предлагает глянцевая реклама: жил в трущобах Парижа, учился боксировать на Украине, одно время побеждал во всех в боях без правил. Потом Дмитрий Макаров предложил мне стать его телохранителем.
– Тогда ты встретил меня, – напомнила Джессика.
Лукас медленно кивнул. Тогда он встретил свою сказочную принцессу с нежной кожей, голубыми глазами и самой сексуальной попкой, какую ему доводилось видеть. Ее отрешенность заворожила его: сдержанная и осторожная, она ничем не напоминала его мать или других женщин, с которыми он встречался. В ней не было ни лицемерия, ни кокетства. Более того, она, как могла, сопротивлялась сексуальному влечению. Джессика подарила ему свою девственность – это был матчбол, окончательно покоривший его тело и душу. В итоге он сделал ей предложение, которое она швырнула ему в лицо. Лукас горько засмеялся. Каким он был дураком!
– Да, – закончил он свою исповедь. – Тогда я встретил тебя.
– Скажи, ты когда-нибудь еще… – она осторожно перевела дыхание, – когда-нибудь виделся с матерью?
Лукас вздрогнул. Сколько бы горя и обиды она ни причинила ему, мать оставалась матерью.
