– Ну и куда мы пойдем?
– В особый отдел дивизии.
– Ты что? Шутишь? Меня же…
– Серега, я начальник особого отдела дивизии. Понимаешь, так получилось, после финской направили в распоряжение МТБ и все. Прощай разведка, но зато сейчас все в моих руках, Серега. Идем. Я уже кое-что придумал. Документы чужие у тебя откуда?
– Хороший человек свои отдал.
– Вернуть надо, адрес знаешь?
– Знаю.
– Отправим почтой, ценным письмом, зачем человека подводить. А у тебя все сегодня сгорело, товарищ капитан. Документы, вещи. Вот в мешке моя форма, только сегодня переоделся в новую, примерь. Документы я тебе сделаю. Прости, Серега, но фамилию придется чуток изменить, – например, не Лемешев, а Лемишев будешь, ничего?
– Да хоть Лепешкин, лишь бы оружие получить и в строй вернуться.
– Ну и лады, Серега, лады. А вот что с парнем твоим делать, не знаю пока. Он кто тебе?
– Считай, сын.
– Вот как? Хорошо, что-нибудь придумаем, время еще есть. Хотя обстановка напряженная. Немцы прорвали фронт, прут сюда, и остановить их пока некому. В городе из кадровых только наша десятая стрелковая дивизия НКВД. Комдив – золото человек, тоже в свое время огонь и воду прошел. На подходе войсковые части, но до этого времени надо немца держать нам. Вот так, Серега. Мы как раз с этим эшелоном ждали пополнение, вот ты и будешь пополнение, прибыл после ранения. Так что бить фашиста будем вместе, здесь, на родной земле. Так что? В разведвзвод или комбатом? У нас сплошные вакансии…
– Конечно, в разведку.
– Лады, Серега, лады. Здесь рядом расположение полка нашей дивизии, там командир мой давний знакомый, туда пойдешь. Вот адрес. Передашь от меня эту записку. А парня надо на тот берег отправлять. Надо, только вот как – не знаю. Ты же видишь, что творится. Ладно, Сергей, разберемся по ходу… Ты не представляешь, как я рад, что тебя встретил…
Все это время молчавший Кольша, встав перед офицерами, заговорил:
– Ни на какой тот берег мне не надо. Я останусь здесь и буду воевать с фашистами.
Он сказал это спокойно, вполне по-взрослому, и они поняли, что он отсюда никуда не поедет, он тоже будет воевать.
Офицеры переглянулись. Лемешев всем своим видом показывал, что ничего тут не поделаешь.
– Хорошо, Сергей, бери парня с собой, куда его теперь… Что-нибудь придумаем.
Старший лейтенант НКВД Сырохватов, только еще услышав фамилию убитого зэка, Сергеев, вспомнил своего старого друга, еще по училищу, Сергеева и подумал, что давно, с тех самых пор, с ним не встречался. Слышал, что он до войны где-то в Иркутске служил, а где теперь… Хорошо бы встретиться, вспомнить, как они шалили в самоволках. Через час после того, как было завершено захоронение погибших, в том числе и беглого зэка, Сырохватов открыл найденный дневник Игоря Сергеева и, прочтя первый же лист, произнес:
– Не может быть!
Этот беглый был не кем иным, как племянником его лучшего друга. Об этом он кратко написал в предисловии дневника, где описал всех своих родственников.
Как же так, неужели это действительно племянник его друга? Но почему он оказался здесь? Он был осужден и бежал?
Сырохватов, не углубляясь далее в чтение дневника, положил его в сумку. Он не приобщит его к рапорту по факту уничтожения беглого заключенного. Ему захотелось разобраться самому, он решил найти своего друга и расспросить его лично о племяннике. Мало ли что за эти годы могло произойти, по крайней мере, он расскажет, как тот погиб, и, если надо, покажет место, где захоронен племянник. Более того, у молодой орочонки дочка явно светленькая и глаза у нее совсем не раскосые. Скорее всего, убитый ей отцом приходится. Так что ему есть о чем рассказать своему старому другу. Покидая стойбище Ошаны, отряд не простился с женщинами. Уехали молча, не глядя им в глаза. Сырохватов заметил это. Уже на очередном привале он построил людей:
– Там, на фронте, наши отцы и братья гибнут, защищая Родину. Здесь мы вынуждены просеивать сквозь железное сито эту тайгу, беспощадно уничтожая дезертиров и прочую вражину, подло отсиживающуюся за спинами народа, пьющую трудовую кровь советских людей. Если кто-то сомневается в справедливости приказа товарища Сталина, может выйти из строя и сдать оружие. Всякая слабость в отношении врагов народа будет расцениваться мной как предательство и дезертирство. Вот этой рукой я сам лично расстреляю всякого, кто даст мне основание подумать о нем такое, ясно?
– Так точно!
– Есть у кого сомнения?
– Никак нет!
– Вольно, разойтись.
Через месяц, вернувшись из тайги, Сырохватов через читинских кадровиков попробовал выяснить место службы и адрес Сергеева; ему пообещали помочь, но выполнять обещание, как показалось Хвату, не спешили. Дни отпуска истекали, а ответа все не было. Он, недовольный, пришел в управление, после чего у зама по кадрам в сейфе остался десяток собольих шкурок, «конфискованных» Хватом у орочон за Становым хребтом. Когда же он, через два дня, пришел третий раз, перед ним на стол положили спецсообщение из иркутского УНКВД. Из этого сообщения следовало, что Сергеев трагически погиб при задержании опасного преступника перед самой войной, похоронен на Лисихинском кладбище. Его единственный родственник, племянник Игорь, направлен иркутским УНКВД на учебу в Москву в спецучилище ГРУ. Дальнейшая судьба юноши неизвестна по понятным причинам.
То, что его друг давно погиб, конечно, огорчило Сырохватова, но то, что его племянник, убитый и похороненный в тайге как беглый зэк, а в том, что это именно он, Сырохватов не сомневался, был направлен в Москву на учебу, да еще в такое училище, породило в нем множество вопросов, на которые он не мог найти разумного ответа. Если Игорь Сергеев на самом деле никакой не зэк, тогда кто он и как оказался в тайге? Если он не Игорь Сергеев, тогда как оказался дневник Сергеева в мешке у беглого зэка? Или, если это Сергеев, тогда кто поехал по направлению НКВД учиться в Москву? Сырохватов с трудом нашел брошенный им среди ненужных вещей дневник Сергеева и стал его внимательно читать.
Почему он не сделал этого раньше? – задавал себе вопрос Сырохватов, осмысливая прочитанное. С другой стороны, ничего бы не изменилось до прихода спецсообщения. Зато теперь все стало на свои места. Те отрывочные записи, которые имелись в дневнике, говорили о том, что Сергеев в сороковом году в составе научной экспедиции под руководством профессора Пучинского находился в забайкальской тайге. Он подробно описывал каждого члена группы, давая им политические характеристики. Это не интересовало Сырохватова, и он не обратил на записи особого внимания. Группа сбилась с маршрута и вышла к стойбищу орочон, в котором они познакомились со странным, по его мнению, молодым русским мужчиной по имени Вангол. Он обладал необычными, сверхчеловеческими способностями. Потом записи обрывались, случился временной сбой, а дальнейшие сделаны нетвердой рукой человека, явно вспоминающего и себя, и то, как надо писать. Из этого можно было понять, что он перенес серьезную болезнь, потерял память, правда, постепенно отрывочные воспоминания приходили к нему. Он вспомнил и о дяде и надеялся, что тот будет его искать. Потом записи прекратились, и через некоторое время он уже писал о том, что обрел на этой земле новую жизнь и вполне ею доволен. Судя по датам, все происходило в течение трех лет. Это никак не укладывалось в то, что он, Игорь Сергеев, был направлен в Москву! Сырохватова аж в жар кинуло от неожиданной догадки. Вместо Сергеева в Москву поехал кто-то другой, воспользовавшись его документами и тем, что его дядя к тому времени уже погиб. И этот кто-то, скорее всего, был тот странный человек со стойбища, Вангол.
