Из дома вышла тетка – длинная-длинная и худая-прехудая, как плетка. Хозяйка, судя по шелковым шароварам. И заговорила так пронзительно-резко, будто кнутом стегала, жалила.
– Кто этот ничтожный уродец?! Где ты, слабоумный, его подобрал? На какой свалке? Видно, что не работник. Через месяц околеет!
– Ну что ты, драгоценная Чиен? – отвечал хозяин, невольно приседая и поеживаясь, как гамадрил при виде крокодила. – Очень крепкий молодой ослище! Незаменим для наших улочек, где ни трактор, ни самосвал не пройдут. Будет возить камни для нового дома. Да я для тебя, золотая моя тростиночка, за месяц дворец построю с помощью этого осла. А потом пускай околевает…
Хозяйка Чиен махнула рукой, так что ветер поднялся – шаровары ее раздулись, как капюшон очковой кобры, а лисы в клетках замерли по углам.
– Привяжи его покрепче. Да сними попону! Что за баловство – осел в попоне?! Я из нее тебе халат сошью.
Ослик очутился в тесном закутке между лисьими клетками. Раздетый и некормленый. Со спутанными ногами. Настолько обруганный, запуганный и одинокий, что хотелось околеть назло новым хозяевам прямо сейчас, а не через месяц.
Возились и тихонько шептались о чем-то своем невеселом лисы. Под этот шепот он и забылся тяжелым, тревожным, как весь прошедший день, сном. Впервые без благодарственной песни. И вздрагивал во сне, вспоминая палочные удары. И плакал, пугаясь страшных, как черные скорпионы, имен – Маймун-Таловчи, Чиен, Танбал. Выгнув ядовитые хвосты, они надвигались со всех сторон до самого рассвета.
Ранним утром, когда едва порозовели облака на востоке, и было так тихо и покойно в небесах, что и на земле не ожидалось ничего дурного, из дома вышел хозяин, и сразу стало хуже во всем мире.
Маймун-Таловчи потянулся, откашлялся хрипло, как простуженный петух. Бросил ослику пучок жесткой деревянистой травы. Распутал ноги, навьючил две огромные корзины, и погнал со двора, тыкая в загривок нарочно заточенной палкой. Это было больнее укуса скорпиона. Или скорее тысячи укусов тысячи скорпионов! Потому что хозяин, подгоняя, колол непрерывно, чтобы Танбал не мешкал, быстрее и быстрее вез тяжелые камни из дальнего карьера.
Так он и бродил до полдня, навьюченный корзинами, по узким улочкам и по грязной дороге, где ноги подгибались, будто осиновые прутики, разъезжаясь в глине.
Наконец, хозяин Маймун-Таловчи ушел обедать в дом. А ослику достались три жалких увядших пучка – даже трудно сказать, травы ли. И снова дотемна за камнями, которые становились все тяжелее и тяжелее, – раз за разом, час от часу. Да еще и сам хозяин время от времени взбирался на спину.
«Наверное, это специальное наказание для самых плохих в мире осликов, – думал Шухлик, засыпая ночью в своем закутке рядом с лисами, будто проваливался во все ту же глубочайшую и беспросветную яму. Лучше уж остаться в этой черноте навсегда – только бы никто не трогал!»
Однако тут же – казалось, и минуты не прошло – его будил хозяин.
– Хватит дрыхнуть, безмозглый Танбал! Уже солнце восходит!
– Этому ишаку только бы всхрапнуть! – появлялась заспанная хозяйка Чиен в таких широченных шароварах, куда легко уместилась бы дюжина дынь и арбузов. – Что муж, что осел – подзакусить да на боковую! Сегодня оба без обеда – может, пошустрее будете!
После этих слов мрачный, как носорог, хозяин Маймун-Таловчи еще больнее погонял ослика, злобно ударяя острой палкой в открытую рану на загривке. А камни грузил такие, что корзины еле выдерживали, покряхтывали из последних сил.
«Ох-ох! – вздыхал про себя рыжий ослик. – Глаза бы мои на все это не глядели!» И глаза действительно слушались – отказывались глядеть. С каждым днем видели все хуже. Так, какой-то серый туман, неясные, смутные тени.
Пожалуй, только одно поддерживало ослика – упрямство. Он стал таким упрямым и несговорчивым, что даже Маймун-Таловчи иногда терялся, не зная, что с ним делать. Никакие удары не помогали. Рыжий ослик падал на спину, переворачивая корзины, из которых выкатывались, грохоча, камни, и так дрыгал копытами – не подходи!
Сам себе был противен. Но что еще остается измученному, забитому ослику? Заговорить, как Валаамова ослица? Да ведь человеческих слов хозяева все равно не поймут, и Ангел с мечом вряд ли им явится.
В общем, у Шухлика появилось еще одно имя – Кайсар, что означает, понятно, упрямый. Тоже имечко не из легких.
Лис Тулки, или День открытых зверей
Сколько камней перевез Танбал-Кайсар – и не сосчитать! Во всяком случае, намного больше тех звезд, что были видны на небе из его крохотного загончика. Давно уже не замечал он созвездие Крылатой ослицы.
А сколько диких, ужасных и отвратительно-несчастных дней прожил он, таская камни?! Казалось, столько невозможно прожить. Казалось, их куда больше, чем звезд на всем небе.
Впрочем, какое там небо, какие там звезды?!
Рыжий ослик думать ни о чем не хотел. И не мог. В голове было так же пусто, как в животе. Кишки, правда, о чем-то невесело бормотали, переговаривались. Печенка ныла и всхлипывала, как малый ребенок.
Похрипывали, жалуясь, легкие. А позвоночник скрипел, будто пирамидальный тополь под ураганным ветром. На шее к тому же постоянно саднила, словно укор, незаживающая ранка.
Как-то теплой весенней ночью, когда запахи летят, бегут, ползут со всего вольного мира, рассказывая, как он, этот мир, хорош, рыжий ослик очнулся, услыхав быстрый шепот:
– Эй, приятель, не пора ли и нам улететь, сбежать или уползти – прочь отсюда?
Он поначалу решил, что это одна его кишка договаривается с другою о побеге из его же собственного живота. Хоть и слаб был ослик, безучастен, а все же возмутился. Еще чего не хватало – заговор кишок! Могли бы для начала с ним посоветоваться! Все же не посторонние!
– Эй, приятель, ты совсем плох, недолго тут протянешь! – снова раздался шепот. – Да и нас со дня на день без шкур оставят!
Рыжий ослик еще не понимал, откуда этот быстрый шепелявый голосочек. Неужели позвоночник нашептывает?
– Ну, нельзя же в самом деле быть таким ослом! Погляди – это я, твой сосед, лис Тулки!
Действительно, как черные виноградины сквозь металлическую сетку, сверкали из клетки слева лисьи глаза. Этот лис Тулки и раньше время от времени заговаривал с осликом о жизни – мол, как там на свободе, как дышится, какие новости? Да что мог ответить бедный ослик, таскавший камни по одной и той же дороге, с утра до вечера, будто каторжник!
Зато лис ночами, вздыхая каждую минуту, много чего рассказывал о своей прошлой привольной жизни. Как шнырял в пустыне, ловя мышей и ящериц, лягушек и кузнечиков. «О, какой там воздух! – повизгивал лис Тулки. – Хочется этот воздух пить, лизать и покусывать! Такой душистый, не то что здесь, в клетке. А отдыхал я в ту счастливую пору, забираясь в уютные норы сусликов или байбаков. И однажды на закате среди розовых зарослей тамариска повстречал маленькую лисоньку по кличке Кореи. Ах, как мечтал провести с ней остаток жизни, воспитывая лисят! Да тут попался, точно старая глупая перепелка, в силки трижды проклятого Маймуна-Таловчи! Теперь не сносить шкуры!»
