Нет, это должен быть океан.
Он положил на лицо футболку и заставил себя задуматься. Против пляжа Немаляев не возражал, но все не мог сообразить, как здесь оказался. Он ожидал чего-то другого.
В сознании постепенно стала собираться мозаика, некое подобие объяснения, но пока это было слишком обрывочно и недостоверно.
Пляж – его собственность… Вон от тех пальм и до той скалы – все принадлежит ему. Бунгало из тонких узловатых стволов, крытое почерневшими листьями – явная стилизация, но в пейзаж вписывается идеально. Внутри – огромный холодильник с пивом, с местным отвратительным пивом…
Из леса выходит тропинка. Если по ней подняться на холм… правильно, его особняк. Два этажа, восемь комнат. Не дворец, но жить можно. Да, там он и живет. Не один. Племянница. Единственная, кого он успел вытащить из России. Людмила. Любимая дочь нелюбимой сестры. В истребителе оставалось только одно место, и ему пришлось выбирать.
Вон она, красавица. Желтая шапочка в лазурной воде. Дальтоникам этого не оценить. С брызгами поднимает руку и машет.
Немаляев махнул в ответ и глотнул из теплой бутылки. Какая красавица!
Он перекатился на живот и попытался вспомнить что-то еще.
Стена.
В доме на холме – Габриэль: шофер, повар и переводчик в одном лице. Вот, на полотенце, радиотелефон. Можно его вызвать. Нет, не то. Несущественно. Близко, совсем близко вертелось что-то важное. Именно это он из себя и вытягивал, но оно постоянно ускользало, пряталось в пустоте пропавших фрагментов. Он даже не мог сказать, как давно здесь находится. Особняк, бунгало, пляж. Спешный вылет с резервной полосы под Ростовом. Все – мелочи…
– Буэнос диас, сеньор Немаляев.
Он поднял голову, но увидел лишь матерчатые тапочки.
– Э…
– Не беспокойтесь, я говорю по-русски. Здравствуйте, Александр Александрович.
Немаляев перевернулся и сел. Перед ним стоял крепкий, но не накачанный мужчина в полосатых шортах. Под мышкой он держал доску для серфинга, в другой руке – бутылку пива, такого же, как у Немаляева. Здесь все пили одно и то же. Своеобразное проявление демократии.
– Хотел покататься, да погода подвела, – сказал незнакомец. – Штиль. Зачем только пер? – Он качнул доской и, улыбнувшись, опустился рядом.
– Это частные владения, – заявил Немаляев.
– Я знаю, Александр Александрович.
– Никакой я не Александр. И не Александрович, – процедил он, двигая к себе полотенце с телефоном. – Убирайтесь отсюда.
– Ну вот, – расстроился незнакомец. – То ищете встречи, то гоните.
– Я? С вами встречи?..
– Авантюры всякие затеваете. В вашем возрасте это опасно. Надеюсь, хоть под присмотром? Врач там есть?
– Там – это где? – Растерялся он, начиная, наконец, что-то припоминать.
– Там, где вы сейчас находитесь.
– Черных?!
– Зря вы собой рискуете…
Немаляев внимательно посмотрел на Бориса, потом оглянулся на пальмы, на океан, и вдруг осознал. Вот, что его смущало в этих тропиках. То, что их нет. Реальность – душная Москва, кабинет и укол.
– Что это за пляж? – Спросил он.
– Пансионат для военных преступников. Эквадор.
– Почему я здесь?
– О-о! Долгая история, и к делу она не относится. Она не про вас, Александр Александрович.
– Моя другая жизнь?
– Другая. – Черных улыбнулся и приветственно покивал купальщице. – Племянница? Хорошо, что вы ее вывезли. Сестре вашей, как и прочим родственникам, повезло меньше.
– На Родине опять репрессии?
– Вы что же, газет не читаете?
– Э-э…
– А, ясно. Вас, наверно, недостаточно умертвили. Ваше сознание там, где ему положено быть. Ну и ладно. Не нужно вам этих подробностей. Возвращайтесь к себе, Александр Александрович, и впредь со смертью не заигрывайте. Нехорошо это.
– А как же насчет «смерти нет»?
– Вы поняли, о чем я. Давайте-ка прощаться.
– Я хотел поговорить о ваших записях. – Немаляев не заметил, как перешел на «вы», от чего давно уже отвык. – Если принять все ваши постулаты, то теряется смысл.
– Смысл чего? – Лукаво прищурился Черных.
– Жизни.
– А он есть? Можно подумать, до того, как вы открыли тетрадь, он у вас был.
– Вера. В спасение, в бессмертную душу.
– Ну и верьте на здоровье. Разве я вам мешаю?
– Но если этих душ целая пропасть…
– Пропасть – еще мягко сказано. А вы отвечайте за себя, и все будет в порядке.
– Там у вас не совсем внятно. Про смерть. Ну, допустим, таких, как я, бесконечное множество. Но мы же все ровесники. Мы все состаримся и дадим дуба.
– Обязательно дадите, Александр Александрович, – со смехом заверил Борис. – Волнуетесь, куда душа ваша денется? Или души? Не знаю. Одно могу сказать наверняка: ничего не пропадает. Не пропадает зря, я имею в виду.
Черных устал держать доску на весу и, чтобы не поцарапать покрытия, аккуратно пристроил ее на коленях.
Наплававшись до изнеможения, Людмила вышла из воды и подцепила ногой полотенце.
– Дядя Саш, обедать пойдем?
– Ты иди, я попозже.
– Вы к нам присоединитесь? – Обратилась она к Борису.
– С удовольствием, но я не одет, – он показал взглядом на свои шорты и поправил сползающую доску.
– Да бросьте вы! – Людмила достала из ящика бутылку пива и, открыв винтовую крышку, не спеша побрела к лесу. – Габриэль накроет на троих. Без вас не начну.
– Восхитительная женщина, – вполголоса проговорил Черных. – Ради нее стоило…
– Что?
– Пока вы затаскивали ее в истребитель, на границе готовили перехватчики. Вы могли и не успеть.
– Это я помню… Что сейчас дома? Как там?
– Все нормально, Александр Александрович. Очередной выход из очередного кризиса.
– А Константин…
– Роговцев? Вы потому спрашиваете, что он, как и вы, осознал себя, верно? Только не в этом слое. Здесь он обычный человек. Мы с ним вместе работаем, а начальник у нас угадайте кто. Еремин, бывший сотник.
– И кто они теперь?
– Какая разница? Вы все не о том. Ведь не ради этого вы себя подвергли столь малоприятной процедуре.
– Ради совета.
– Как жить, да? – Усмехнулся Черных. – Как жить, зная, что вы…
– Вот-вот.
– Представьте себе учителя музыки, который по ночам пишет гениальные симфонии. Пишет, и не может никому показать. А утром идет в школу и вдалбливает сопливым оболтусам сольфеджио. Почему?
