– Кончились. Да и рано вам. Так что здесь?
– Сами не знаем, – нагло глядя ему в глаза, сказал паренек.
– Держи, на сигареты, – Петр протянул ему сторублевку, но не отпустил. – Кого убили-то?
– Всех. В девятой квартире. Всех зарезали. Кровищи!.. аж по лестнице лилась.
– Ну уж прям лилась, – деланно усомнился Петр.
Девятая. Это его. Толик, Лиза. Сегодня утром с ними разговаривал, и вот они уже в мешках. И Толик, и Лиза. Неведомые Петуховы. Был бы он дома, могло бы и обойтись. Что еще за потрошитель? Расстрелять – дело другое, а порезать… всех…
– Лилась, лилась! – С обидой в голосе подтвердил парень. – У меня дядька в опергруппе. Вон, трупешник проверяет.
Он показал мужчину в кожаном пиджаке. Оперативник расстегнул на мешке длинную трескучую «молнию» и, что-то там пощупав, велел грузить. Покойника отнесли к темно-зеленому тупорылому «рафику», а через секунду все три машины «скорой помощи» затарахтели и, синхронно вырулив, уехали. Значит, живых не осталось.
– Хорошо, когда дядька опер, – сказал Петр. – А еще что знаешь?
– Когда их мочили, баба в окне орала, на помощь звала. Но здесь это часто. Никто всерьез не принял.
Петр кивнул – действительно, часто. Каждый вечер кто-то обязательно нажрется и давай вопить. В пятидесяти метрах Арбат, правительственная трасса: налево – Кремль, направо – Белый Дом. А здесь, в тени, островок неизбывной полублатной Москвы с малолетними алкоголиками, пропащими девочками и смертными уличными драками. Сколько Петр помнил свой дом, фасад красили ежегодно, а чтоб горячую воду провести – это извините.
– А версии у твоего дядьки есть?
– Версии, – хмыкнул подросток. – Говорю же: маньяк. Они, когда в припадке, подковы гнут свободно.
– Ясненько…
Петр сделал вид, что ему надоело, и, потихоньку отколовшись, двинулся к проспекту. Насчет психа племянник мента, скорее всего, попал в точку. Только вот что это за псих? Должен быть натуральный – не такой, как, скажем, шахматист Полонезов, а подлинный инвалид по мозгам. А сможет сей калека прикончить четверых здоровых и совершенно адекватных людей? Вопросец… И еще: прийти-уйти незамеченным, не попасться сразу же у подъезда, на разгуливать по дворам с окровавленным тесаком. Видно, голова у шизоида все же работает.
И с деньгами у него нормально, неожиданно подумал Петр. Да. Шизоид не бедствует, иначе не уважил бы водилу чаевыми.
Мысль, блуждавшая по лабиринту, вдруг выбралась из тупика и понеслась вперед.
Хотел, дружок, третьего совпадения, злорадно спросил себя Петр. Так получай же: Батуганин, Валуев и я сам. С Петуховыми, понятно, осечка вышла, ведь он, потрошитель, не ведал, что заместо меня – они. Это почему же? Все ведают, а он… так же, как и я… Вот, в чем дело! Рассказывал таксисту про взрыв «Мелодии»… У них никакого взрыва не было – он был у нас. Где у нас-то?! Тьфу! Хорошо, а черный список? Шизоид убирает тех, кого приговорило Народное Ополчение. А я при чем? Меня в списке нет. Зачем он ко мне приперся? Зачем соседей грохнул, он что, кайфует от этого?
– Стоять! – Раздалось откуда-то сбоку. – Руки на капот!
– Какой капот, мужики? Вы что, очумели?
– То есть это… к дереву прислони.
Из темного садика показалось двое омоновцев: первый – туша килограмм на сто, не иначе, бывший десантник, второй, как в дрянной комедии, – прыщавый засранец. Личико тонкое, форма не по росту, бронежилет чуть не по коленям бьется. Стажер, что ли?
– Ну, вы напугали, – заулыбался Петр.
– Руки на дерево.
– Да вы что, мужики?..
– Стоять! – Крикнул он, срываясь на фальцет, и торопливо дернул затвор АКСа.
– Осторожно, – предупредил амбал. – Ставь на предохранитель и обыщи. Я прикрываю.
Он обошел вокруг и, поправив ремень, навел на Петра автомат. Петр глухо выругался и прижал ладони к корявому тополю. Тренироваться вздумали. Другого места не нашли.
Стажер боязливо потрогал его бока, поясницу и бедра. Извлек из карманов блокнот и деньги и вопросительно посмотрел на старшего.
– Действуй сам, – приказал тот. – Проверь обувь и пах.
Юный мент оттянул носки и пошарил в них пальцем, затем, смущенно кашлянув, прикоснулся к ширинке.
– Все, чистый, – робко доложил он.
Амбал заставил Петра раздвинуть ноги еще шире и, торопливо провел руками по его одежде.
– Документы ты забыл, – догадался он.
– А я их с собой носить не обязан.
– Я эту песню каждый раз слышу, – омоновец включил рацию и бросил в треск эфира пару усеченных, похожих на арго, фраз. – А здесь что? – Он небрежно пролистал книжку. – У, сколько у тебя телефонов. Небось жаловаться будешь.
– Не буду, если отпустите.
– Мы только задерживаем, отпускают другие. Такая служба.
– Мужики, меня жена дома ждет, – просительно молвил Петр.
– Так и меня тоже.
Милицейский «газик» появился на удивление скоро. В темноте Петр не разобрал, та ли это машина, что паслась у его дома, или другая. В кабине находился только водитель, и амбал приказал стажеру сесть рядом, а сам, вопреки всем инструкциям, забрался вместе с Петром назад. Шофер захлопнул дверцу, и через пару секунд «газик» сорвался с места. Петр проехал задницей по гладкой доске и стукнулся ухом о какую-то железку.
В металлическом коробе стояла кромешная тьма. Сквозь маленькое зарешеченное оконце были видны рекламные финтифлюшки Арбата, но света они давали не больше, чем тлеющий окурок.
– Навязали молокососа на мою голову, – пожаловался омоновец. – Порядочных людей беспокоить приходится. Я же вижу, кто человек, а кто – шваль.
Чтобы лучше слышать, Петр подался вперед. В доверительном шепоте патрульного угадывался обычный ментовской зачин. Сейчас попросит денег.
– Если б не мальчишка, я бы тебя сразу – на все четыре стороны. Я же не изверг, правильно?
– Конечно, – согласился Петр.
– Мне это тоже не надо. Ну что? Ну, доставим тебя, ну, сдадим в отделение. Дежурный до утра не почешется. А клетка, наверняка, битком – у нас сейчас рейд. Будешь всю ночь с бомжами сидеть. Еще заразу какую подцепишь. Жене позвонить не дадут, изведется вся, или заревнует. А за что? Ну, паспорт забыл. Ты же не преступник, правильно?
– Нет, конечно, – благодарно отозвался Петр.
– В общем, трудно это, но я постараюсь. Без лишних формальностей. Пока до отделения не доехали.
Петр понял, что от него ждут конкретных предложений, по промолчал. Трясясь на жесткой лавке, провожая глазами огни чужого праздника, он внезапно почувствовал собственную необходимость. Он был нужен – «у нас», «у них», везде. Он, наконец, уловил некий смысл – это шло оттуда, с Родины, с того Арбата, на котором обстреляли из подствольников «Мелодию», по которому на Красную площадь вели колонну сдавшихся бойцов. А после построения и пылкой речи Нуркина им даровали обещанную свободу. Только эта свобода находилась на Кольском полуострове.
