– Мало ли… подвез… – вякнул он. – Я иногда подрабатываю…
– И вместо того, чтобы брать деньги, раздаете пассажирам очки. Когда приедем, – хладнокровно сказал майор, – я вам покажу оперативную съемку. Там много такого, что требует ваших разъяснений.
– Случайно… вышло…
– Не знаю, как у вас, а у вашего подельника Роговцева случайностей не бывает. Если б не наши сотрудники, к вечеру в новостях показали бы новый труп. До появления здесь вас можно было обвинить только в укрывательстве, теперь же это прямое пособничество. А где пособничество, там и соучастие. Статья у Роговцева тяжелая, там наказание не делится на минимальное и максимальное. Срок там один. А пожизненно на двоих – это все равно пожизненно.
Майор Старшов говорил еще минут пять, пока Бориса, изведавшего несколько стадий отчаяния, не затрясло.
– В общем, положение у вас незавидное, – подытожил фээсбэшник. – С другой стороны, мы не формалисты и осознаем, что непосредственного участия в убийствах вы не принимали. Съемки свидетельствуют о том, что ваше общение с Роговцевым было не слишком продолжительным…
Борис вышел из оцепенения и часто закивал.
– Кроме того, существуют разного рода смягчающие обстоятельства, – проговорил майор. – Например, содействие следствию.
– Да, да… да, это я готов. Да, я согласен, – Борис затряс головой еще энергичней и с ненавистью посмотрел в зеркало. Константин все стоял у витрины, за которой громоздился огромный муляж сыра. – А вы его до сих пор не… того?
– Сейчас возьмем. С вашей помощью, или без – решайте.
– Да, да!
Сейчас Борис не возражал даже против недели или двух в лефортовской камере, только б потом все прояснилось. Он успел представить, с какой страстью сожжет свои еретические записи про трансформацию сознания и многослойность пространства.
– Что делать? – Напряженно произнес он.
– Подъехать и позвать его в машину.
Борис завел мотор, включил заднюю скорость и вырулил на дорогу. Пропустив длинный фургон, он пересек улицу и плавно остановился у магазина. Костя раздраженно отмахнулся, но, увидев внутри майора, расплылся в улыбке и побежал к «Форду».
Старшов распахнул дверцу и резво выскочил навстречу. Ожидаемых Борисом наручников и табельного оружия он не достал.
Костя с майором налетели друг на друга и крепко обнялись. Борис поглядывал на них со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он был счастлив от того, что его разыграли, что камеры в Лефортово не предвидится, что все, черт возьми, хорошо, но при этом он хотел бы проявить больше выдержки. Перед товарищем Роговцева он предстал отнюдь не в лучшем свете, и это его смущало.
– Знакомьтесь, – сказал Константин. – Борис, специалист по психам. Петр, сотник Ополчения. Он же – «больной Е.».
Петр и Костя устроились на заднем сидении. Борис протянул Петру руку – тот ее пожал, но с секундной заминкой.
– Изуверский у тебя юмор. Бабушка меня госбезом еще с пеленок стращала.
– Оно и заметно. Будем считать, оправдался. Детские фобии – это святое.
– Как ты нас нашел? – Спросил Борис. – Неужели догадался – девятого числа, у девятого дома, в девять часов?..
– Ребят, это вы меня в девять искали. А я здесь с восьми дежурю.
– Тогда не состыкуется, – сказал он.
– Кто вовремя приходит, тот может не уйти.
– Ты про засаду? Откуда они у нас?
– Но ты-то ведь попал, – не совсем определенно ответил Петр и, наклонившись к Костиному уху, шепнул. – У тебя с собой что-нибудь есть?
Тот откинул полу пиджака и достал финку с зубчатым лезвием.
– Ох, и падок ты на эти самурайские штуки. Багажник пустой? Туда положим.
– Бориса? Он не опасен, – возразил Костя.
– Неопасный Борис только что тебя продал.
– Я думал, вы смеетесь. Госбез какой-то…
Петр молча бросил ему свое удостоверение. Константин внимательно прочитал все, что там было написано и, захлопнув, вернул. Потом опять вынул нож и полюбовался фигурной заточкой.
– Швейцария, – с уважением сказал он.
* * *
– Знаешь, Влад, я, кажется, начинаю жалеть, что с тобой связался, – сказал Широков. – Фонд и партия. Разные вещи. Мы переходим границу. Раньше были только деньги, теперь…
– Теперь большие деньги, Михал Михалыч, – вставил Нуркин. – Мы же в политику не лезем, и все это понимают. Просто урожаи на нашем огородике будут обильней. А чужого огородика нам не надо.
– Урожаи… – буркнул Широков. – Геморрои у нас будут. Такие, что жопы не хватит. Я чувствую.
– Уже? Рано, Михал Михалыч, еще не доехали, – засмеялся он.
Широков хотел ответить что-нибудь резкое, но поленился. Этот выскочка наглел на глазах – естественно и неудержимо. Широков и не особенно-то сопротивлялся. Из бухгалтеров да в заместители председателя, у кого ж головенка не закружится?
Надо будет его сплавить куда-нибудь, решил он. Вот пройдем организационный период, все утрясем, и – чао, бамбино!
Сорокапятилетний бамбино что-то себе мурлыкал и покачивал ножкой, благо пространство «Линкольна» это позволяло. За окнами неслись прокопченные деревья с высокими кронами – нижние ветки не выдерживали шоссейной экологии и, высыхая, шли на дрова для многочисленных шашлычных.
Охранник за звуконепроницаемой перегородкой провожал взглядом каждый мангал и тревожно шевелился.
Не кормят его, что ли, раздраженно подумал Нуркин.
Из всех достоинств секьюрити имел лишь большой бритый череп и лицензию на ношение оружия. Как специалист он был полный ноль, и Нуркин, понаторевший в вопросах личной безопасности, уговаривал Широкова оставить детину в офисе. Михал Михалыч, любивший проявлять принципиальность в мелочах, настоял на своем. Не то, чтобы он кому-то не доверял, или кого-то боялся, – просто из художественной литературы Широков знал, что на бандитскую стрелку желательно выезжать толпой.
Четвертым в «толпе» был водитель, смышленый малый, вовремя покинувший какой-то ведомственный гараж. Нуркин присматривался к нему уже несколько дней. Преданный человек дорогого стоит.
– Долго еще? – Капризно спросил Широков, включив переговорное устройство.
– Почти приехали, Михаил Михайлович, – отозвался водитель. – Двадцатый столбик.
– Ох, не надо было… – сказал он, отпуская кнопку.
– Надо, надо, Михалыч, – заверил Нуркин. – Сумма посильная, нас это не разорит, зато крепкий сон и здоровый аппетит. О! Стихи получились. И потом, Михалыч, это же связи. Они в нашем продвижении заинтересованы. Для них это престиж. Не каждая группировка партию имеет.
– То-то и оно, что имеет.
– У вас сегодня какая-то гомосексуальная тематика. Не вздумайте при них такие каламбуры отпускать.
