Петр перетасовал бумажки с адресами и, вытянув одну из середины, снова снял трубку.
– Вы наверно не сюда попали, – произнес вместо «але» немолодой мужчина.
– Сюда, сюда. Будьте дома, к вам сегодня слесарь придет, – без предисловий заявил Петр.
– Зачем? – Осторожно осведомился жилец.
– Вот, привет! Зачем слесаря ходят? У вас труба в аварийном состоянии. Профилактика по всему подъезду.
– Не надо мне никакой профилактики.
– Прорвет.
– Когда прорвет, тогда и вызову.
– Потом уж поздно будет. Пока до конторы добежите, весь дом зальет, – пригрозил Петр, давая ему возможность одуматься. – С соседями не расплатитесь. А наш слесарь бесплатно посмотрит. Он это обязан.
– Спасибо, я сам посмотрю. Я разбираюсь.
Жилец отключился, и Петр высказал в гудящую трубку ряд нелицеприятных пожеланий. Он-то всегда считал этот прием идеальным. Но если по-хорошему не получается…
Он запрыгнул в машину и, глянув на листок, завел мотор. Здесь было недалеко.
Дом, как он и ожидал, оказался блочной девятиэтажкой. Подъезжая, Петр прикинул расположение квартир и остановился у третьего подъезда. Узнав у старушек код домофона, он вошел в парадное и пешком преодолел два лестничных пролета.
Дверь была обита черным дерматином. Отогнув сбоку мягкий валик, Петр увидел, что под ним скрывается обычное крашеное дерево.
Он отошел к стене и, взяв короткий разбег, врезал пяткой под пластмассовую ручку.
– Всем лежать! Мозги вышибу! – Заорал он и, опомнившись, добавил. – Федеральная Служба Безопасности, майор Старшов. Здравствуйте.
* * *
Напутствовав командира, Костя включил телевизор и лег на диван. Провалявшись с полчаса, он понял, что все равно не смотрит, и отправился на кухню. Константин вывалил из пакета картошку но, почистив две штуки, взбеленился и воткнул нож в торец двери.
Бездействие его угнетало. Пило его соки, выматывало похлеще марафона. Целый месяц в четырех стенах или в трех комнатах, что, по сути, одно и то же.
Он подозревал, что сотник готовит какую-то серьезную акцию. Невзирая на риск, поперся за винтовкой…
Отсиживаться дальше Костя был не в состоянии. Да еще эти провалы! Возвращения на Родину, в которых он – пленник, инвалид, человек без будущего. Угрозы, допросы… Там все давно потеряло смысл, там все погибли – и Петр, и Нуркин, и Немаляев. И ничего от этого не изменилось. Жизнь идет. Катится себе куда-то. Теперь там другой премьер и другие люди в Ополчении. И все продолжается – дико, бесполезно, вечно.
Только он один раскачивался, как идеальный маятник. На какой половине он будет, когда нитка оборвется?
В комнате затренькал телефон – уже четвертый раз за день. Бориса домогались с самого утра, но выдернуть шнур не позволяло любопытство. Константин навис над автоответчиком и стал ждать пятого звонка.
– Борька, ну где ты? Борюсик, куда пропал? Я тут Крючковскому проболталась о твоей теории… Ну, Крючковский, профессор, ты его видел. Он был у нас недавно, и я ему так, в общих чертах… Бо-орька-а!.. он мне чуть в волосы не вцепился, веди, говорит, сюда этого теоретика. Ну что же ты молчишь, рохля? Крючковский тебе…
Телефон отключился, и Костя раздосадованно крякнул. А Борис, значит, не такой уж и лох. Интересно, что у него за теория? Тогда, под водку с огурчиком, она как-то не пошла. А он ведь рассказывал что-то. Распирало его от гордости. Не до теорий тогда было.
Константин заглянул в кабинет – маленькую комнатку с балконным окном во всю стену и старинным секретером. Почитать, что ли, его домыслы? Времени в избытке. Найти бы еще, где это. С компьютером Косте повезло – в том смысле, что Борис персоналкой не пользовался. Стало быть, все на бумаге. Только разыскать, а главное, разобраться, что – полная ахинея, а что – не совсем.
Он открыл левую дверцу и нагнулся к ящикам, как вдруг почувствовал головокружение. Пробормотав что-то насчет нехватки свежего воздуха, Константин медленно выпрямился, но это не помогло – к головокружению добавилась тошнота, а ноги ослабли и жалобно потянули тело к креслу.
Воздух ни при чем, с тоской осознал Костя. Это провал. Они, как звонки Борису, шли уже без остановки. Константин заставил себя выйти в холл и, опрокинув зеркало, повис на спинке стула. Нет, здесь нельзя. К батарее, к наручнику. Приковать учителя, чтобы сидел и не рыпался. Иначе…
Вваливаясь в комнату, он уже наполовину был им – шизиком из школы. Костя помнил, как обрушил книжную полку, как запутался в слетевших тапочках и врезался в тумбу под телевизором. Хватило ли у него сил доползти до наручников, он не знал…
…Прежнего врача сменил другой – пузатый, бородатый, с белоснежными зубами. Настоящий мясник. Увидев, что Роговцев открыл глаза, он оживился и, поднеся плотоядный рот к переговорному устройству, велел послать за Морозовой.
Пока Ирина Ивановна цокала по коридору, Константин подробно изучил палату: без окон, с ровно светящимся подвесным потолком и строгим письменным столом против койки. У левой стены громоздились знакомые приборы, помогавшие Косте жить.
– Как самочувствие? – Дежурно спросил мясник.
– Хорошо. Когда я умру?
– Лет через сорок. Устраивает?
Он вздохнул и отвернулся.
– Не спим, не спим! – Огласила палату Морозова. – Выспался уже, хватит. Пора выздоравливать, Роговцев. Больничное время в срок не зачитывают.
– Жаль. А сколько мне корячится?
– Зависит от ценности показаний. Как условились.
– Угу. Вышка, – буркнул Константин, не очень понимая, кто и с кем условился.
– Говорить не собираешься, – кивнула Морозова.
– О чем?
– Некоторые из членов правительства вам симпатизируют…
– Как все порядочные люди.
– Фамилии порядочных людей.
Константин промолчал.
– Сделай ему больно, – приказала Морозова.
Мясник пересел не вертящееся кресло возле аппаратуры, и Костино сердце застучало быстрее.
– Не бойся, я еще не начал, – заявил доктор.
– Убей меня… – одними губами сказал Костя.
Он потрогал разноцветный жгутик, входящий в ребра чуть пониже левого соска. Дырки в коже зарубцевались и перестали кровоточить. Будто так и было. Прямо киборг какой-то, с невеселой усмешкой подумал он. Перекусить бы провода зубами – и сказке конец.
Константин вяло провел пальцами по переключателям с непонятными обозначениями на французском. Не поскупились, сволочи, на импортную технику. Разладить, конечно, можно все. Нажать каждую кнопку. И проволоку порвать для гарантии. Не в этом проблема. Как решиться? Добровольно уйти из жизни… В юности он об этом размышлял, да кто в юности об этом не размышляет? Все пустое. Сопли. Вот они, ручки. Повернуть, и до свидания. Нет, невозможно. Цепи инстинктов не сбросить. Пусть мясник мучает, может, перестарается…
