– А не лучше было бы просто отобрать? – спросил Ларин.
– Не знаю… Может быть…
Мне не хотелось думать. У меня и без того никак не получалось выцарапать батарейку из игрушки.
– Давай я, – предложила Лида, и я в очередной раз убедился, что женские ногти – средство не только эффектное, но и эффективное.
«Вот так, – подумал я, глядя на окончательно посеревший экран. – Кто-то обречен на память, а мамонты – на вымирание…»
– Я все-таки схожу к нему, – сказала Лида. – Только отдам ему вот это. – Она указала на опустевший домик виртуального мамонтенка.
– Хорошо.
Она действительно вскоре вернулась, уже без игрушки.
– Как он?
– Плачет.
– Это к лучшему, – промолвил Петрович.
Батарейка вошла в отделение нейтринного телефона как патрон в патронник. Уже через несколько секунд я слышал в трубке длинные гудки. Полтора гудка, если быть точным. На этот раз Валерьев ответил на вызов намного быстрее.
– Это ты, Павел? Слава богу!
И куда только подевались его спокойствие и уверенность в себе?
– Что, сверхзвуковая дрезина уже спешит к нам на помощь? – поинтересовался я.
– Увы, нет. Здесь нет и никогда не было сверхзвуковых дрезин. Сверхсветовых тоже. И вообще никаких транспортных средств быстрее шестидесяти километров в час. Они не вписались бы в антураж. Выбор простой: или ограничить скорость, или рельсы не выдержали бы еще лет двадцать назад. Не забывай про главный принцип: непротиворечивость внутренней логике.
– И что, ничего нельзя было придумать?
– Попробуй!
Я пробовал секунды три.
– А аппарат нейтринной связи, значит, логике не противоречит?
– Нет. Он существует постольку, поскольку я смог объяснить тебе его принцип действия. Пусть не совсем достоверно, но правдоподобно. Ты же поверил?
– Может быть. Так вы знаете какой-нибудь способ вывести нас отсюда за минимальное время?
– Не уверен. Когда я моделировал эту реальность, я не предполагал, что возникнет необходимость в средствах быстрой эвакуации.
– Покороче! – Я посмотрел на часы. Двоеточие на них мигало пока еще крайне редко, но уже заметно для глаз. Оно напоминало сердцебиение больного, медленно, но верно выходящего из комы.
– Короче, лейтмотивом через всю спиральную ветку проходит вертикальный грузовой лифт, – сказал Валерьев. – Но он дрезинного типа, то есть, на ручной тяге.
Я подвел черту:
– То есть, на нем нам тоже не успеть.
– Да, наверное.
– Тогда зачем вы про него рассказали?
– Не знаю. Я честно пытаюсь вспомнить все способы отхода.
– Ладно. Еще что-нибудь?
– Д-да… Есть еще один вариант, но он не очень… гуманный. И вообще, я не уверен…
– Не важно. Что за вариант?
– Это… – начал было Валерьев, но передумал и попросил: – Нет, дай мне лучше Петра Алексеевича. Он быстрее сообразит.
– Сейчас, – сказал я в трубку, затем добавил мимо нее: – Петрович, тебя вызывают.
– Кто?
– Местный Господь Бог.
Я приложил трубку к уху старика, чтобы не отвлекать его от процесса извлечения искрЫ.
– Але! – сказал Петрович. – Кто говорит? Какой Валера? Валерка, ты что ли? – Лицо его расплылось в улыбке, но ненадолго. – Да. Да, внимательно…
В ходе последующей двухминутной беседы Петрович по большей части кивал, лишь один раз к чему-то помянул недобрым словом Гибралтар, да еще раз в сердцах выпалил:
– Ты что, накх, совсем свихнулся?! Чтоб живого человека!.. – Но быстро успокоился и вернулся к молчаливым кивкам.
Наконец он скосил глаза в мою сторону и сказал:
– Все, накх. Переговорили.
– Валерий, вы на проводе? – спросил я и сам себя поправил: – Вернее сказать, все пучком? В смысле нейтрино.
– Да, я здесь, – отозвалась трубка. – Я должен сказать тебе еще одну вещь…
– Если снова про внутреннюю логику, то лучше не надо. Меня от нее уже наизнанку выворачивает.
– Еще не так вывернет, – пообещал Валерьев. Судя по тону, он не шутил. – Учти, ты теперь идешь против течения. Не только время работает против вас…
– Против нас, – напомнил я, и на этот раз он со мной согласился.
– Да, против нас… Сама реальность будет отчаянно сопротивляться. И я при всем желании не смогу помочь тебе и твоим друзьям. Не забывай, я всего лишь писатель с приставкой «о». – Увы, но в тот момент я не придал значения его словам. Хотя, пожалуй, следовало бы. – Но я хотел сказать не об этом…
– Слушаю.
– Пожалуйста, Павел… – Он на секунду замялся. – Будь осторожен!
– Какая заботливость! – неискренне восхитился я. – Вы мне прямо как отец родной.
Валерьев через силу рассмеялся.
– Надеюсь, твое историческое имя не подвигнет тебя на ненужные подвиги? Ты ведь не убьешь меня ценой собственной жизни?
– Не жизни, Валер, не жизни. Только одиночества, а к нему мне не привыкать. – Я улыбнулся. – Так что в течение ближайшего часа с небольшим тебе предстоит немного поволноваться. – И дал отбой.
Вот так. Стоят ли три минуты радиосвязи слез одного ребенка?
Пока не знаю. Но очень надеюсь, что все-таки стоят.
– До чего договорились? – спросил я у Петровича.
Прежде чем ответить, старик покусал себя за нижнюю губу.
– Значитца, есть один вариант. Черт его знает, сработает, не сработает… – задумчиво промямлил он и снова вернулся к тщательному пережевыванию губы.
– Не тяни, – попросил я. – Что за вариант?
– Да я не тяну… Есть здесь поблизости одна штольня…
– Семнадцатая?
– Не, до семнадцатой еще пилить и пилить, да и засыпали ее давно. Прям после прорыва и засыпали… У этой вообще номера не было. Урановой, накх, называли, потому как уран в ней нашли. Какой-то страшно редкий: то ли 314-й, то ли 315-й, не помню… Никогда раньше такого не находили, да оно и понятно: где еще здешнее давление встретишь? Ну значит, нашли, а дальше думают, как его наверх транспортировать. Он же, видишь ты, совсем элемент несознательный… В смысле нестабильный. Чуть вагонетка на кочке подпрыгнет – и все, полный, накх, распад! Вот тогда и додумались какие-то то ли физики, то ли химики – те, что по ядерному делу, – и сварганили нам тут маленький такой телепортатор.
– Маленький что?! – не сдержался я.
– Ну, телепорт… Что, никогда не слышал?
– Слышал, – признался я. – И даже сам пользовался.
