Ромео являл собой идеальную мишень – он словно просился стать жертвой. Он даже не озаботился охраной – рядом с ним не видно было никого из слуг или наемников, и воткнуть ему нож в спину было очень легко. А если моя бабушка не ошибалась – именно это собирались сделать Капулетти в самое ближайшее время при первой же возможности.
Меркуцио ничего этого не понимал. Он увидел только шанс грубо поразвлечься и, прежде чем я успел его остановить, подался вперед и заорал слишком громко:
– Синьор Ромео, бонжур! Я приветствую вас по-французски в знак уважения к вашим французским штанам, и где же вы были этой ночью, синьор?
Восторженная улыбка Ромео поблекла. Он явно хотел избежать этой сцены, но не мог, поэтому изобразил фальшивую любезность и подошел к Меркуцио, кивнув мне, как надоедливому старому дядюшке.
– Доброе утро вам обоим. Что это ты имеешь в виду, приятель?
– Вы заставили нас, синьор, поволноваться. – Меркуцио выставил вперед палец: – Твой кузен чуть с ума не сошел от беспокойства.
– Прости, дорогой Меркуцио, – Ромео отвесил поклон. – У меня очень много дел, а в таком случае человеку может быть не до любезностей.
Меркуцио оглушительно расхохотался и изобразил жеманный реверанс, подобрав воображаемые пышные юбки.
– Я прямо цвет любезности, – пропищал он и преградил путь моему кузену, когда тот попытался уйти.
– Гвоздика, должно быть? – улыбка Ромео застыла у него на лице и стала холодной. Это был поворот, которого я опасался: это был намек, и намек весьма оскорбительный. Проходящая мимо нас старая дева со свитой бросила на нас возмущенный взгляд и пробормотала что-то нелицеприятное.
Меркуцио в ответ толкнул Ромео:
– Именно так!
– Что ж, тогда ты гвоздика вроде той, что на моих башмачных застежках, – произнес Ромео.
Такого рода высказывания были простительны в узком кругу близких приятелей, но никак не среди толпы на площади во всеуслышание.
Я выступил вперед и попытался встать между ними, но они проигнорировали мое вмешательство.
Меркуцио смеялся, скаля зубы.
– Мне придется за это откусить тебе ухо! – Он схватил тяжелой рукой Ромео за плечи, слегка потряс его, а потом заключил в объятия. – Давай же – разве это не куда лучшее развлечение, чем страдания от любви? Вот теперь ты прежний – теперь ты Ромео! А то эта твоя чертова любовь делает из тебя слабоумного, который только и знает, что носится с любимой цацкой, норовя запрятать ее в какой-нибудь дыре!
На нас начали бросать возмущенные взгляды и другие прохожие, потому что вся эта сцена была просто неприличной, и Ромео быстро это понял.
– Остановись. Хватит.
Меркуцио хотел было продолжать, и я был уверен, что он втравил бы нас в настоящие неприятности, но тут от толпы отделилась полная женщина в сопровождении слуги и направилась прямо к нам. Мне показалось знакомым ее толстое румяное лицо. Отдуваясь, она приблизилась и остановилась, яростно обмахиваясь веером. Это еще что такое?! Я был потрясен и заинтригован, потому что видел, как Ромео замер на месте, словно школьник, застигнутый за воровством яблок. Затем он вывернулся из захвата Меркуцио и оттолкнул нас обоих.
– Иди домой, – бросил он мне. – Я скоро приду.
Тут я узнал эту пухлую женщину: это была Капулетти, кормилица, которая часто сопровождала юную Джульетту во время прогулок по городу. На празднике я видел, как она осушила несколько кубков с вином.
– Братец… – я взял Ромео за руку, но он вырвал ее.
Слуга, шедший за кормилицей, положил руку на свой кинжал, глядя на меня в упор, и я убрал руку.
– Пойдем с нами.
– Я же сказал – я скоро приду, – повторил он и повернулся спиной к кормилице.
Возможно, если бы я был один – я бы настаивал на своем и дальше, но Меркуцио был готов ввязаться в ссору, он уже в оскорбительной форме пытался спровадить толстую кормилицу, и я видел, как ее лицо стало пунцовым от ярости. Два городских стража повернулись и пошли в нашу сторону, и мне ничего не оставалось, как схватить Меркуцио за локоть и уволочь его прочь, оставив Ромео с его тайнами и интригами.
– Глупец! – воскликнул я и двинул Меркуцио в плечо, как только мы оказались достаточно далеко, чтобы не привлекать внимания. – Что ты пытаешься сделать – оскорбить его? Он же твой друг!
– И твой кузен, – добавил Меркуцио, – хотя я вижу, что сейчас ты любишь его не больше, чем я. Все это блеяние вокруг девушки… ах, девушка, девушка, девушка… У меня есть своя собственная женщина, и я скажу вот что – от них никакого толку, Бенволио, совсем никакого.
– Кроме наследников, – возразил я. – И один у тебя скоро появится, и тогда ты сможешь быть свободным и делать то, что тебе нравится…
– Что мне нравится? Здесь, в этом городе ханжей, лжецов, предателей и мошенников? – Он рассмеялся, но в его смехе звучало отчаяние. – Здесь нет свободы, Бенволио. И ты должен это признать. Этот город сделан из камня, и камень давит на нас, прижимает к земле, душит нас и лишает света и надежды, и так будет, покуда тьма не поглотит весь свет – и будет только тьма, никакого света. Ты понимаешь меня? – Он схватил меня за руку, заглядывая мне в лицо. – Никакого света… только тьма.
Я кивнул, потому что в этот момент его горячность вызвала у меня понимание и сочувствие. Мой бедный друг был сломлен, окончательно и бесповоротно, и я знал, что я ничего не могу сделать, чтобы помочь ему.
– Я не могу оставить Ромео одного, – сказал я. – Он… он не в себе.
– Не в себе? – Меркуцио разразился горьким смехом и вытер пот ладонью со лба. – Значит, ты теперь нянюшка, а он – неразумный младенец? Вот до чего дошло?
– Да, – подтвердил я. – Дошло до этого.
Он покачал головой, все еще улыбаясь той самой жуткой, неестественной улыбкой, и пожал плечами.
– Очень хорошо, – сказал он. – Жаль, ах как жаль, что у тебя кишка тонка противостоять безумной старухе. Больной старухе. Ты разочаровал меня, Бенволио. Я думал, ты мужчина.
– Я мужчина, который выполняет свои обещания, – проговорил я. Мне стоило большого труда сказать это спокойно, но я справился. – И ты прекрасно знаешь, что это не просто старуха, – ты же не чужестранец, случайно забредший в наш город. Ты сам говорил: она могла бы унизить Геркулеса и напугать Гектора.
– Верно, – согласился Меркуцио. – Что ж, иди и выполняй свои обещания. А я пойду в таверну и поищу там более веселых товарищей – на твоем лице сегодня слишком кислое выражение.
Он сделал несколько шагов, потом обернулся.
– Говорят, что между графом Парисом и Капулетти возникли какие-то разногласия. Якобы это касается поведения его нареченной. Очень может быть, что кто-то уже соблазнил эту девочку. И это был не я… так, может быть, это был ты?
– Нет, – ответил я. В горле у меня пересохло, а на лбу неожиданно выступила испарина.
