– Тише, тише, я здесь, дружище… – Я взял его окровавленную руку в свою и присел рядом с ним на матрас. Он закашлялся, и кровь тоненькой струйкой потекла из уголка его рта. Лицо его было пепельно-серым, на него уже легла бледная печать смерти.
– Я поступил плохо? – спросил он меня, и в голосе его звучало искреннее беспокойство, отчего мне стало совсем не по себе. – Ах, Бен, во имя любви… я сделал это во имя любви – и во имя справедливости… прости, я никогда не хотел… никогда не хотел причинить вред тебе или Ромео… прости меня.
– Я прощаю тебя, – проговорил я, думая, что он совсем заблудился в холодном предсмертном тумане. – Я бы простил тебе все, Меркуцио, все что угодно, брат мой.
Неожиданно глаза его стали очень ясными и чистыми, он сжал мне руку очень крепко и сказал:
– Я втянул тебя в это, потому что я страшно заблуждался. Любовь – это проклятие, Бен. Любовь – проклятие. Понимаешь?!
Он весь дрожал, мускулы у него были напряжены до предела, и я понимал, что жизнь покидает его. Он отчаянно цеплялся за последнюю ниточку, которая соединяла его с этим миром, и я выдержал его пристальный взгляд, хотя это и было нелегко. Это скорбь по его другу привела его к такому концу. Неудивительно, что теперь Меркуцио с такой ненавистью говорил о любви. И я с горечью вспомнил о Ромео, о его страсти к Джульетте – и вдруг подумал, что Меркуцио прав.
Он держал меня за руку так крепко, что казалось, будто у меня сейчас начнут крошиться кости на запястье, но я выдержал это и произнес:
– Да. Я понимаю.
Он изучал мое лицо очень внимательно, а потом закрыл глаза, будто сдаваясь и признавая свое поражение.
– Нет, – сказал Меркуцио. – Нет, ты не понимаешь… Бен…
Он хотел сказать что-то еще, но слова утонули в чудовищном приступе кашля, когда он задыхался и захлебывался в собственной крови, и губы у него шевелились, но я больше не слышал ни слова.
Я точно почувствовал момент, когда его душа отлетела.
Только тогда я вдруг сообразил, что позволил ему умереть без исповеди, без отпущения грехов, здесь, в этой темной лачуге ведьмы, полной снадобий и трав. Рука его ослабела, а с лица ушло напряжение. Глаза его смотрели в вечность.
Я некоторое время не мог даже пошевелиться, но потом я высвободил руку и сложил ему ладони на груди – на исстрадавшейся, залитой кровью груди. И закрыл ему глаза. Положив ему на веки по золотой монете, я повернулся к колдунье, которая испуганно скорчилась в углу.
Она отчаянно затрясла головой, так что один локон выбился из-под ее опрятно повязанного платка и заплясал у нее перед лицом, и прижала дрожащие руки ко рту. Глаза у нее блестели от слез и от страха.
– Пожалуйста, – прошептала она. – Пожалуйста, синьор, прошу вас, я знаю, что вы считаете меня чудовищем, но я только хотела помочь ему…
– Мне все равно, – сказал я и протянул ей еще одну монету. – Приведите сюда отца Лоренцо. Скажите ему, что Меркуцио Орделаффи нужно проводить в последний путь. Это наименьшее, что я могу сделать для него.
Она выглядела все равно испуганной, но взяла монету, завязала ее в край подола и выскользнула на улицу. Я подошел к двери и глотнул все еще раскаленного воздуха, а потом услышал приближающийся со стороны торговой площади крик и шум. Хорошо одетый торговец торопливо пробежал мимо меня, волоча за собой своих сопровождающих. Я остановил одного из них, схватив за руку – моя рука была вся в крови Меркуцио. Что ж, это только сыграло в мою пользу – тот вынужден был остановиться.
– Что происходит? – спросил я его. Он отшатнулся от меня с испугом. – Что за шум?
– Ромео Монтекки! – задыхаясь, проговорил он. – Ромео схватился с Тибальтом Капулетти не на жизнь, а на смерть! Быть беде!
Я думал, что уже ничего не могу почувствовать, – но в этот миг меня охватил страх, настоящий и всепоглощающий.
– Ромео жив?!
– Я не знаю! – прокричал он и бросился бежать дальше. – Если и жив – то ненадолго!
Я бросил растерянный взгляд назад, на своего мертвого друга… для него я уже ничего не мог сделать. А если мой кузен сейчас угодит на острие меча Тибальта…
Нет, одной смерти на сегодня мне было более чем достаточно.
– Прости, – шепнул я Меркуцио, наклонился и прижался губами к его бледному, уже холодеющему лбу, а потом помчался к рыночной площади.
Тибальт сбежал с места убийства Меркуцио, когда я унес своего друга прочь. Но потом он, видимо, вернулся, хотя его сторонники отговаривали его от этого опрометчивого поступка. И теперь он беспокойно ходил взад-вперед, не сводя горящего ненавистью взгляда черных глаз с моего кузена.
Ромео тоже не вынимал пока своего меча. Сейчас наконец-то на площади появились другие Монтекки и наемники, они встали у него за спиной – именно этим и объяснялось, как я понял, весьма шаткое перемирие. Этим – и еще тем, что все ждали новостей. Плохих новостей. Все ждали новостей, которые принесу я. Было поздно поворачивать назад – меня уже заметили, поэтому я протолкнулся через толпу к тому месту, где еще не высохла кровь Меркуцио. Ромео вперил в меня тяжелый взгляд, Тибальт сделал то же самое. В толпе стало тихо так, что слышно было бы, как пролетит муха.
– Как Меркуцио? – спросил Ромео. Он и так все знал. Все прекрасно всё понимали, глядя на мою окровавленную одежду. Но он все-таки спросил – чтобы все присутствующие услышали ответ.
– Меркуцио умер. Его больше нет, – ответил я. Это звучало неправдоподобно – и все-таки было правдой.
Ромео кивнул. Он выглядел сейчас старше своих лет, даже старше меня. И он выглядел до кончиков ногтей наследником рода Капулетти, который в полной мере осознает ответственность, возложенную на него.
Тибальт, который был, наверно, в десяти футах от нас, начал очень медленно приближаться, не сводя с нас глаз. Он уже вынимал из ножен свой меч – и у него были на то все причины: его клинок уже был обагрен кровью, он уже сломал этот хрупкий мир, уже отнял жизнь у человека и, скорее всего, он мало думал сейчас о будущем. Я чуял запах жестокости и гнева, который исходил от него. Он жаждал крови со всей страстью, на которую был способен, и эту жажду можно было утолить только смертью – смертью нас обоих.
– И разъяренный Тибальт стоит здесь, – сказал я, кладя руку на рукоять меча. Если мир уже нарушен – пусть все будет так, как положено. Смерть Меркуцио была глупой и бессмысленной, и я отчасти виноват в ней: если бы я не встречался с колдуньей… если бы приятель Роггочо не побежал искать Тибальта… если бы я не погнался за ним, Меркуцио был бы сейчас с нами.
– Да, но с нами Тибальт – живой, полный триумфа и радующийся смерти Меркуцио, – подтвердил Ромео. Голос его стал громче и тверже: – Мое прощение отправилось на небеса вместе с ним. Теперь, Тибальт, назови-ка меня негодяем еще раз. Душа Меркуцио витает сейчас у нас над головами, она жаждет, чтобы ты составил ей компанию, и один из нас вскорости точно присоединится к нему!
