Где-то 13 июля, когда фашистская авиация нас бомбила, я во главе небольшого отряда из 25 человек разыскивал, куда делся 22-й Эстонский территориальный корпус. А поскольку никаких документов, серьезно подтверждающих законность моего нахождения, не было, то меня арестовали в Ленинграде. Обошлось блестяще! Разобрались. Нам отвечают: «Нигде вы свой корпус искать не будете, в военно-пересыльный пункт и на комплектование частей!» А военно-пересыльный пункт — это четыре теплушки, с четырехметровой стеной и со стеклом. А в части, наверное, посчитали меня дезертиром, что я в леса подался — ушел к лесным братьям. Поэтому с ребятами ночью бежал через эту четырехметровую стену, и бегом на железнодорожный вокзал, в Новгород. Из Новгорода — в Старую Руссу. В Старой Руссе вторично арестовали. Но обошлось. Часть нашли. В районе города Порхов.
Штаб корпуса находился на подступах к станции Дно. И о немцах — ни духу, ни слуху. Утром 17 июля, 1941 г. меня вызвали в штаб корпуса и дали задание к вечеру возглавить группу радиомашин и выйти на передовую для того, чтобы обеспечивать связь между передовой и штабом корпуса. Через два часа, когда я собрал ребят из этих трех машин, мы обедали. Вдруг где-то в стороне застрочил пулемет. Пальба постепенно приближалась к поляне, где мы находились. Я решил, что не может быть немцев, потому что я только что шел из штаба, а там считали, что до фронта 30 километров. Не может быть! Это, наверное, поскольку мы были одеты в эстонские буржуазные мундиры, какая-то проходящая часть приняла нас за немецких парашютистов.
Прихватив с собой одного бойца, я бросился разбираться: в чём дело? Бросился, и залез за спину наступающих немцев. Они беспечно шли, паля из автоматов и перекликаясь друг с другом. «Вероятно, немцы выбросили десант», — подумал я. Тогда меня ошарашила другая мысль. До штаба корпуса остаётся меньше километра, и никаких оборонительных позиций у штаба корпуса не было — ни одного окопа не было, ни одной части не было. Через полчаса штаб корпуса будет уничтожен к чертовой матери! А уничтожение штаба — это уничтожение корпуса. Я бросился назад. Паника. Начал организовывать оборону.
— Все ко мне! Занимайте позицию!
Это были не мои бойцы. Я не имел такого звания, чтобы ими командовать. Говорю им: «Если мы не будем обороняться, нас вырежут! Штыками заколют! Так что единственная возможность спастись — это создавать оборону!» На кого не действовало, у меня был наган: тыкал в нос наганом. Мне одно очень высокое начальство чуть не разрушило все, что я создавал. Потребовало, чтобы с теми бойцами, из которых я создавал оборону, пошли вместе с ним в разведку. Отвечаю: «Никуда я не пойду!»
«Приказ командира и так далее, звание полковника!» Я говорю: «Не пойду! Потому что не в разведку нужно идти, а нужно создавать оборону!» Отстал он от меня.
Только-только успел развернуть правый фланг своей обороны, чтобы лицом встретить противника, только успел подать команду, где надо стрелять залпами и по моей команде, как пришли в движение кусты.
На поляну вышел солдат в серо-зеленом мундире, расстегнутом на груди. Солдат остановился, полуобернулся к кустам, и что-то крикнул, взмахнув рукой. Я выстрелил. Солдат упал. Стало тихо. А потом ударили автоматы, засвистели над головами пули. Из кустов на поляну выскочили немецкие солдаты.
— Залпом огонь! — крикнул я.
— Зарядить! — сделал паузу и снова повторил команду. И еще.
Солдаты на противоположной стороне поляны как-то сбились с шага, словно споткнулись, потеряли уверенность и затоптались на месте. Уже уверенно я крикнул:
— Залпом огонь! — и увидел, что одни уже лежат под кустами и впереди них, а другие беспорядочно топчутся и тоже падают, сбитые залпами моих связистов.
Приподнялся и окинул взглядом свою цепь.
— Все живы!
— Все… Все… — откликнулось несколько голосов.
— Не тушуйтесь ребята! — крикнул им. — Это только десант. Их немного…
Закончить свою речь я не успел — в этот самый момент за спинами, в лесной чаще, стали рваться мины. Сзади запылала машина, черные клубы дыма поползли по лесу.
Минометный обстрел кончился так же внезапно, как и начался. И в тот же самый миг на поляну снова выскочили немцы. Наша цепь снова хлестанула по ним залпами.
Я же лихорадочно думал, что у каждого всего по тридцать патронов. С левого фланга уже крикнули, что патроны на исходе.
Вспомнил, что сзади, за радиомашинами, еще утром я видел сложенные в кучу зеленые коробки с пулеметными лентами. Пополз вдоль цепи.
— Ребята, спокойно! Не паниковать! Патроны беречь. Стреляйте по выбору. Сейчас принесу патроны.
Приподнялся, чтобы отбежать назад, и вдруг почувствовал сзади два удара по правой ноге. Нога онемела. Попытался вынуть осколки, но безуспешно. Тогда пополз. Добравшись до коробок, прихватил две и отправился обратно. Кровотечение усиливалось при каждом резком движении. Дополз как раз в тот момент, когда снова начался минометный обстрел. Подавая коробку, вытянул руку. Опять ударило. Теперь в правое плечо. Рука безвольно опустилась, коробка упала.
— Что с вами? — встревожился боец.
— Ничего, — поморщился. — Продолжайте огонь!
— Я перевяжу?
— Продолжайте огонь! — приказал ему.
Осколок мины начисто срезал мышцу с кости. Бой не затихал. Выстрелы неслись со всех сторон. Я снова пополз за патронами, иногда, на какое-то мгновение, теряя сознание.
Потом откуда-то взялся политрук Клименко с двумя бойцами.
— Молодец, — сказал мне Клименко. — Хорошо организовал оборону. Держись здесь, а мы попробуем ударить с фланга. За мной!
Стрельба не утихала. Теперь пули почему-то летели в спины обороняющихся бойцов. Я пополз в ту сторону и увидел тех, которые стреляли. Под кустом лежал ручной пулемет. С трудом установил пулемет на сошки, прижал приклад к левому плечу и нажал на спусковой крючок. Яне отпускал крючок до тех пор, пока пулемет не умолк сам. Снова пополз, пока не свалился в ровик. Никак не мог выбраться и заплакал от бессилия. Наконец, ухватившись за какую-то ветку, выбросил свое геле) из ровика. Я даже не услышал, как совсем рядом разорвалась мина. Осколок ударил в бок. Сразу стало очень тяжело дышать, и горлом пошла кровь.
Уже смеркалось. Бой стихал. Мимо проходили бойцы, которые и подобрали меня.
От станции Моринодо Старой Руссы нас, раненных, везли трое суток. Было пять составов, причем, один или два состава с ранеными, а три состава с каким-то оборудованием, которое, видимо, немцы очень хотели заполучить. Поэтому составы они не бомбили, а бомбили дорогу перед составом. А потом утюжили из пулеметов по вагону. И так трое суток! Вагон был весь забит — 50 человек. А доехало до Старой Руссы нас трое. Большинство раненых не были убиты, нервы не выдерживали, и люди выскакивали из вагонов и уползали в кусты помирать.
