Утренний свет вместе с пеним птиц бился в окна маленького особняка на улице Святого Антония, играя на лакированных перилах внутренней балюстрады, наполняя объемом старинные рисунки в тонких деревянных рамах, очерчивая строгие контуры тренажеров, рапир, масок. Свет заявлял о своих правах все решительнее, громче, сгоняя сумеречные наваждения, сомнения и домыслы, и, наконец, сумел пробудить и старого учителя фехтования. Маэстро остановился, опустил флорет и открыл глаза. Обыденная, самая обычная жизнь напомнила о себе утренними уличными звуками, начиная с боя башенных часов, которые отмерили ровно восемь ударов.
* * *
Марк почти не спал этой ночью, окончательно расставшись с Морфеем еще затемно. Поэтому, услышав, как часы отбивают семь раз, он с некоторым даже облегчением открыл глаза и поднялся с постели. Комната, которую он снимал, не отличалась ни большими размерами, ни убранством. Строго говоря, в ней вообще ничего, кроме самого необходимого, не было. И помимо кровати, стола, пары стульев и шкафа для одежды, к числу самого необходимого относилось и оружие Марка. Два флорета и два эспадрона Марк всегда носил с собой на занятия, поэтому они покоились в специальном кожаном чехле возле входа. Но еще два клинка неизменно украшали стену над кроватью. Собственно, они и были единственным украшением комнаты. И как раз сейчас первый утренний свет, проникая в окно его жилища, позволял рассмотреть их во всех деталях.
Это был гарнитур – пара дуэльных рапир, соединенных между собой длинной позолоченной цепочкой с небольшим резным замочком. Клинки этих рапир практически не отличались от тренировочных, за одним исключением: их острия не были защищены бутонами. Острейшие, тонкие иглы из дамасской стали, скрещенные на стене, красноречиво говорили о своем истинном предназначении, а заодно снимали все вопросы о практической значимости классического фехтования.
Этой паре было около пятидесяти лет, и стоила она довольно дорого. По крайней мере для Марка. Но тогда, лет пять назад, он сумел все-таки частично накопить, частично занять приличную сумму денег и, договорившись со стариком Леоном о внушительной скидке и не менее внушительной рассрочке, приобрести вожделенный дуэльный набор. С тех пор ключ от замочка, который соединял рапиры позолоченной цепочкой, Марк носил на груди.
Он открыл окно и впустил в комнату еще довольно прохладный утренний воздух. Тепло придет чуть позже, вместе с уличным шумом и новым боем башенных часов, вместе с новыми, хотя и повседневными заботами. Повседневными? Нет, теперь уже не совсем так. Марк улыбнулся и снял с груди маленький позолоченный ключ.
* * *
Утро выдалось солнечным и теплым. Однако Филипп Дижон, похоже, был далеко не в радужном настроении. Не то чтобы он не любил тепло и солнце, нет. Просто, маэстро предпочитал ясность. А в последнее время ясности явно поубавилось. И его предрассветный визит в школу этой самой ясности никак не добавил. Скорее уж ситуация ухудшилась! Поэтому, расположившись на своем привычном месте в ресторанчике «Пятый угол», Филипп Дижон излучал недовольство, напряжение, а заодно – в ожидании брата – и нетерпение.
Сразу уловив настроение постоянного клиента, официант поспешил распорядиться насчет жульена из белых грибов и белого вина. Однако время шло, а Филипп не притронулся ни к еде, ни к питью. Более того, погруженный в какие-то свои мысли, маэстро не поинтересовался даже свежим выпуском газеты, который, как обычно, ждал его на столике. А ведь официант специально заботливо сложил ее так, чтобы наверху оказалась фотография, сделанная корреспондентом на вчерашнем турнире.
Наконец появился и отец Лукас. Еще издалека он приветливо улыбнулся и помахал рукой восседающему у окна Филиппу. Тот еще суровее сдвинул брови и сделал ответный жест рукой, слегка смахивающий на фехтовальный салют. Едва священник переступил порог ресторана, маэстро набросился на него:
– Посмотрите-ка на нашего святого: я здесь уже полчаса сижу, а он, как ни в чем не бывало, едва плетется и счастливо улыбается!
– Так ведь утро-то какое замечательное! Разве может добрый христианин сегодня не улыбаться?
– В таком случае я, наверное, злой христианин, потому что мое настроение с погодой никак не связано. И улыбаюсь я, когда ясность царит в моей голове, в моих мыслях, а не на улице! Мне все равно, что происходит за окном, да и тебе должно быть безразлично, ведь мы же в ресторане!
– Твое беспокойство не дает тебе наслаждаться духовными озарениями, – отец Лукас нравоучительно поднял указательный палец, – и, кроме того, что же тебе не ясно? Турнир завершен, племянница на первом месте, с ней на пьедестале – сильнейшие. Остальные, – священник как бы невзначай выделил именно это слово, – остальные на заслуженных, предсказуемых местах.
– Я встал сегодня рано…
– А, понимаю, как обычно…
– Да нет же, черт побери! Я встал гораздо раньше, чем обычно! Я, можно сказать, вообще почти не спал! Я думал… Нет, не то… Да, я встал рано и как есть, не спавши, не жравши, пошел прямо в фехтовальный зал. Я был там, когда на улице еще не рассвело. И я… Да я даже не могу точно сказать, что именно я там делал!
– Тренировался? – Это был обычный вопрос, но нельзя было понять, подшучивал ли отец Лукас над своим братом или пытался внести ясность в ход его мыслей.
– Да нет же! Хотя, в каком-то смысле, что и говорить, похоже на то. В общем, я изучал этот укол, который я не могу понять. Ты знаешь, о чем я говорю.
– Знаменитый укол Марка?
– Да, укол Марка! На этом турнире он нанес в общей сложности, наверное, полсотни уколов! Но только этот, единственный, удостоился всеобщего внимания. И моего, черт бы меня побрал, внимания тоже!
Филипп замолчал, словно бы не знал, что еще можно добавить к сказанному. Однако спустя минуту продолжил уже более спокойным и даже вдумчивым голосом:
– Знаешь, нанести самому себе укол в стопу, в принципе, можно. Но для этого надо быть совершенно необученным, нетренированным человеком, который и без оружия-то неважно двигается. Марк, как мы знаем, не такой. Далеко не такой. Его техника, может быть, и не совершенна, но ее явно достаточно, чтобы избегать подобных нелепостей. И знаешь, что это должно означать?
– То, что это не был укол сам себе? – Теперь слова отца Лукаса казались слегка странными, но на этот раз в них не было и тени иронии.
– Да нет же! – Филипп вновь мгновенно взбесился, стукнул кулаком по столу, но вдруг так же мгновенно затих. – То есть… да. По всему должно быть, что Марк не наносил себе этот укол. А это противник уколол его его собственным флоретом. Это значит, что Марк сражался с противником, который на десять, на сто голов выше его самого. А это, как мы знаем, совсем не так. Его противником был совершенно беспомощный теленок, лишенный талантов. Абсурд!
– Абсурд ли? Может, это и есть ключ к твоим исканиям?
Филипп на секунду замялся. Ключ к исканиям… Еще в ранней юности, побеждая своих первых противников, будущий фехтмейстер сумел понять: фехтование для него не просто боевое искусство. Или даже вообще не боевое искусство. Очень рано, делая лишь самые первые шаги в мире парадов и рипостов, он узнал, что фехтование – это загадка, секрет, который надо долго, из года в год, разгадывать. Разгадывать снова и снова, каждый раз заново, чтобы в самом конце… А вот, что будет в самом конце, маэстро не знал. Ни тогда, много лет назад, в первые годы ученичества, ни сейчас. Да и что такое конец? Конец жизни? Или конец искусства, которое от слишком усердных занятий рано или поздно исчерпает себя, не оставив ни загадок, ни смысла? Ключ к исканиям…
