– Очень, очень много!
– Известно ли ему, что красное правительство сбрасывает листовки и думает ли он, что эти листовки побудят немецкого солдата перебежать на сторону красного правительства, на сторону Красной армии?
– А если я вам задам такой же вопрос, будут ли иметь ваши листовки успех в Красной армии или нет? (Я очень прошу меня не фотографировать.)
– Почему он не хочет, чтобы его фотографировали? Может быть, он думает, что снимок будет опубликован?
– Фотографируют всегда в самых безобразных позах. Я не потому это говорю, что всегда нужно сниматься только в красивых позах. Не потому я это говорю, но мне это не нравится, я вообще этого не люблю.
– Какое впечатление произвели поражения Красной армии на солдат и офицеров?
– Конечно, это понижает настроение. Это неприятно.
– Может быть, ему известно, какое количество самолетов потеряла уже Красная армия?
– Нет.
– Свыше 7000!
– А сколько же вы потеряли?
– Мы не потеряли и 200.
– Простите, я этому не верю.
– Разве он не видел аэродромов с разбитыми русскими самолетами?
– Тех, которые находятся на границе, я не видел. Мы работали на линии Витебск – Лясново, здесь я тоже не видел.
– Сильно ли он верит в остатки красной авиации. Сюда же не залетает ни один самолет.
– Видите ли, я этих остатков не вижу, откровенно говоря, я в них верю.
– Да, но как же так, разве так бывает, что сначала дают себя избить до полусмерти, а потом говорят, что я еще жизнеспособен. Это ведь несколько необычно.
– Правильно, но почему-то все же в это не верится.
– Скажите ему, пожалуйста, что он переночует в соседнем доме, а утром будет отправлен дальше.
– Хорошо, а куда меня отправят, разрешите спросить?
– Он будет помещен в лагерь для военнопленных офицеров, так как он офицер. Может быть, он хочет написать домой привет, его письмо дойдет быстрее, чем через женевский Красный Крест. Или, быть может, он думает, что его жена убежит вместе с красным правительством?
– Может быть, может быть!
– Думает ли он, что отец возьмет с собой его жену?
– Может быть, да, а может быть, нет.
– Не хочет ли он послать пару строк жене?
– Я вам очень благодарен за любезность, но пока в этом нет необходимости.
– Еще один вопрос, г-н майор! Не создалось ли у него впечатления, что многое из того, что ему раньше говорили и что делалось в Советском Союзе, на деле окажется совсем по-другому и что многие, собственно говоря, были обмануты.
– Разрешите мне ответить на это позже, в настоящий момент мне не хочется отвечать.
– Не правда ли, трудный вопрос? Многие командиры, которые были взяты в плен, в том числе и высшие офицеры, говорили, что у них как бы завеса упала с глаз и они теперь видят, куда вела их вся система.
Капитан Реушле».
(АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 1554. Л. 8-39. Заверенная копия перевода. Л. 40–73. Подлинник.)
* * *
Главное командование Армии
Отдел разведки и контрразведки
Лагерь для военнопленных, 19.7.1941
Тема: Допрос русского старшего лейтенанта Джугашвили (старший сын Сталина).
17.7.41 в 19–00 был взят в плен среди идущей на восток толпы гражданских лиц, вскоре опознанных как русские солдаты (в месте дислокации 19-й танковой дивизии [немецкой] в районе Лиозно), некий старший лейтенант, на которого его земляки указали как на сына Сталина. На допросе он сообщил следующее:
Его зовут Яков Джугашвили, родился в 1908 году как старший сын Сталина и его первой жены Екатерины Сванидзе (грузинка) и воспитывался у своего деда, поскольку мать умерла вскоре после его рождения. Своего отца он увидел только в 1921 году после победы революции и затем жил у него и его второй жены. Он изучал технику до 1935 года (специальность – турбиностроение) и стал инженером на электростанции автозавода «ЗИС» в Москве. Он был женат и жил со своей женой где-то в Москве. Политикой он не занимался, поскольку его профессия занимала все его время.
Следуя тенденции времени, в 1938 году он сменил свою профессию и поступил в военную артиллерийскую академию (так в тексте. – М. С.) в Москве, которую он досрочно закончил 4.5.41 старшим лейтенантом (обычный курс длится 5 лет). Он был направлен в расквартированный в Москве 14-й артиллерийский полк 14-й танковой дивизии, с которой он вскоре после начала войны прошел к Витебску за три суточных перехода. 14-я бронетанковая дивизия вместе с 18-й бронетанковой дивизией и 1-й мотострелковой механизированной дивизией входила в 7-й механизированный корпус.
Под Витебском они 6 и 7 июля интенсивно продвигались вперед и, по его мнению, намеревались окружить немецкие танковые части, но были разбиты немецкими пикирующими бомбардировщиками. После тяжелых потерь дивизия, которая с этого времени была подчинена 20-й Армии, отступила и 14–15 июля под Лиозно была уничтожена. Он раздобыл себе гражданскую одежду и намеревался с другими товарищами перейти линию фронта, но был взят в плен. Используя этот случай, немецкие солдаты сняли с него сапоги.
Хотя он уверял, что часто видел своего отца в период времени незадолго до начала войны, он не смог высказаться о его политических и военных планах. Он предполагал, что с военной точки зрения план был в том, чтобы окружить и разгромить немецкие танковые соединения, которые, как считалось, далеко оторвались от своей собственной пехоты. Они считали, что вполне справятся с немецкими бронетанковыми войсками, но немецкая военная авиация сделала осуществление этих планов невозможным. О том, почему русские ВВС их не поддержали, он не смог высказаться, но, по его мнению, дело еще дойдет до тяжелых боев. На замечание о том, что подавляющее количество русских дивизий разгромлено, а сформировать новые соединения после столь больших материальных потерь вряд ли возможно, он дал ответ, что не может дать оценку дальнейшему развитию вещей.
С политической точки зрения он решительно придерживался общего тезиса о том, что Германия начала войну, и он, как и все другие, был совершенно ошарашен этим.
На вопрос, почему русские якобы убивают немецких военнопленных, он с негодованием ответил, что не считает это возможным; сам он, во всяком случае, видел своими глазами, как хорошо обращались с пленными, и он считает абсолютно невозможным, что существует приказ такого рода.
Детальные сведения о бронетанковых войсках он привести не смог. Он сказал, они ими гордятся, поскольку они показали себя на деле, особенно танки КВ со 152-мм гаубицей в поворотной бронированной башне, которые он оценил в 50 тонн или тяжелее. Когда они были приняты на вооружение и использовались ли они в финском походе, сообщить он не смог.
