Книга Феномен полиглотов, страница 22. Автор книги Майкл Эрард

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Феномен полиглотов»

Cтраница 22

Хадсон оказался в тупике. Поскольку уникальные достижения в изучении языков нельзя объяснить мистически – божественным даром или договором с дьяволом, – приходится озадачиваться поиском другого объяснения способности некоторых людей быстрее других усваивать и использовать языки. Возможно, они умеют лучше различать оттенки смыслов и точнее имитировать звуки. Лидеры по этой части считаются профессионалами. И все же некоторые заходят гораздо дальше. Как это объяснить?

Общаясь со мной по электронной почте и по телефону, Хадсон упомянул, что он усиленно работал над изучением языков перед тем, как отправиться в те места, где эти языки являются основными. Обычно он справлялся с поставленной задачей, однако по возвращении домой обнаруживал, что его способности неизбежно и стремительно ухудшались. Другие учились быстрее и дольше удерживали в голове знания. Каким образом гиперполиглотам удается сохранять свои языковые навыки? Могут ли обычные люди, изучающие языки, добиться такого же результата?

Помимо этого, Хадсон был обеспокоен негативной тенденцией в обучении иностранным языкам в Великобритании. Политики читали британцам лекции по изучению языков, чтобы те могли получить работу в Евросоюзе, в то время как университеты, заметив, что количество абитуриентов сократилось, закрывали языковые кафедры. Более того, правительство постоянно отправляло за границу преподавателей английского языка, учебники и программы курсов, помогая стране зарабатывать 1,3 миллиарда фунтов стерлингов в год. Другими словами, обучение языкам было направлено на жителей других стран, получавших затем возможность конкурировать с британцами за рабочие места. Ирония происходящего была усилена тем фактом, что к 2005 году благодаря иммигрантам Лондон стал городом, жители которого говорили как минимум на 307 языках, превратившись из столицы моноязычной страны (одной из немногих в Евросоюзе) в самый многоязычный город на планете. Новый подход к обучению иностранным языкам был необходим как никогда раньше.

В это время в Соединенных Штатах нехватка экспертов по языкам в разведывательных службах привела к тому, что надвигающаяся угроза в виде террористической атаки, случившейся 11 сентября 2001 года, была раскрыта слишком поздно. Вырабатывая план по борьбе с терроризмом, правительство США оказывалось в затруднительном положении: нежелание допустить к участию в расследовании бывших иммигрантов (в особенности выходцев из тех же стран, где Аль-Каида вербовала своих сторонников) привело к дефициту экспертов-лингвистов, столь необходимых для выполнения ряда поставленных задач по обеспечению государственной безопасности. Вкупе с отсутствием необходимости в мирное время создавать лингвистические команды эти тенденции привели к истощению некоторых важнейших ресурсов страны: стало меньше специалистов, свободно владеющих языками и знающих иностранную культуру. Профессионалы давно предупреждали о такой опасности; в 1980 году сенатор Пол Саймон опубликовал проникнутую болью иеремиаду «Американец, лишившийся дара речи: противостояние кризису иностранных языков». Финансовая поддержка такой нематериальной сферы, как язык, могла быть простимулирована только кризисом.

Однако корни проблемы гораздо глубже. В неспособности подготовить достаточное количество специалистов по иностранным языкам для правительства и сферы бизнеса обвинили систему образования. Успех в изучении языков всегда считался результатом «самоформирования»: как правило, это заслуга отдельного индивида. Подобный взгляд на вещи возводил барьер между преподавателями и учениками, мешая поддерживать эффективность их усилий и гибкость мышления. Он также сводил на нет возможность быть полезными для страны, что являлось основной целью обучения языкам. Результатом стала полная неспособность системы образования подготовить в обществе благоприятную почву для изучения иностранных языков.

По мнению Хадсона, культурная слепота, социальная инертность и политическое бездействие преграждают путь к изучению языков, которое необходимо и британцам, и американцам. Возможно, методы «олимпийских чемпионов» по изучению языков могли бы подсказать дальнейшие действия, считал Хадсон. «Если бы мы поняли, как наиболее успешные ученики добиваются своих успехов, – сказал он мне, – мы, вероятно, лучше бы знали, как научить обычных людей говорить на большем количестве языков».

Было ли это ключом к разгадке? Хадсону нужно было встретиться с некоторыми чемпионами в изучении языков, чтобы это выяснить.

Глава шестая

На протяжении нескольких последующих лет Хадсон периодически присылал мне по электронной почте имена вновь открытых им гиперполиглотов. «Вы слышали когда-нибудь о Гарольде Уильямсе?» Я отвечал ему, что слышал (Уильямс был журналистом из Новой Зеландии, знающим, по слухам, пятьдесят восемь языков). «А как насчет Джорджа Кэмпбелла?» Да, он был шотландским ученым, который мог «свободно говорить и писать на как минимум сорока четырех языках и практически использовать, пожалуй, еще двадцать», – гласил посвященный ему некролог в Washington Post.

Вскоре выявилась проблема: Хадсон не мог указать мне ни на одного ныне живущего гиперполиглота, поскольку он перестал их находить. В этом плане мы с ним оказались в одинаковом положении. В тот период в сети было очень небольшое количество упоминаний о них. Сейчас на YouTube можно с легкостью найти видео с людьми, выпаливающими сообщения на восьми или десяти языках, но когда я начал свое исследование, я мог только надеяться на появление подобных виртуальных сообществ; да и в Википедии статей об известных полиглотах тогда еще не писали и не обсуждали.

Периодически возникало ощущение бессилия от осознания того, что в современной научной литературе тема гиперполиглотства практически не затрагивается, за исключением исследований десятилетней давности, которые касались мозговых травм или болезней, ухудшающих знание иностранных языков. Наиболее удачный пример был приведен А. Ляйшнером в статье 1948 года, написанной по-немецки: в ней он упоминает Георга Сауэрвайна (1831–1904), немца, который, вероятно, говорил и писал на двадцати шести языках (впрочем, «в остальном он был бездарностью», язвительно добавлял Ляйшнер). Остальных пациентов автор статьи называл «очень талантливыми». Он пытался понять принципы, по которым языки распределялись в мозгу человека, исследуя, знание каких языков ухудшалось вследствие мозговых повреждений. Создавалось впечатление, что гиперполиглоты интересовали исследователей лишь тогда, когда переставали таковыми быть.

Однако напасть на упоминания о необычных людях, обладающих талантом к изучению языков, можно в газетах, главным образом в некрологах. В газетном архиве я обнаружил историю Елизаветы Кулман, девочки, родившейся в Санкт-Петербурге в 1809 году и решившей стать русским Меццофанти. Еще до достижения шестнадцатилетнего возраста она разговаривала на греческом, испанском, португальском, «саламанском», немецком и русском. В общей сложности она овладела одиннадцатью языками: из них на восьми, как было сказано, говорила свободно. Несмотря на это, Елизавете не суждено было сравняться с Меццофанти: с одиннадцати лет она спала не больше шести часов в сутки, чтобы посвятить больше времени учебе. Недостаток сна истощил ее настолько, что в семнадцать она умерла.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация