В Болонье я размышлял о Меццофанти как о человеке, который счастливо избежал лингвистического проклятия, воспользовавшись уникальными обстоятельствами, а точнее говоря, опираясь на некие ресурсы своего мозга, не ограничивающиеся хорошей памятью. Эрик Гуннемарк назвал Меццофанти мифом. Я с этим не согласен, хотя объем знаний кардинала, возможно, и был завышен – кто знает? Достаточно серьезной проверкой (такой как мне хотелось бы) его языковых способностей никто не занимался, не проводил соответствующих тестов на институциональном уровне. Те свидетельства, которые мне удалось обнаружить, нельзя принять в качестве неоспоримых доказательств. И даже имеющиеся, покрытые вековой пылью доказательства неполны. Единственно возможным способом узнать правду было бы спросить живого человека.
Мои поиски современных гиперполиглотов привели меня к Александру, исповедующему полиглотство как образ жизни. Александр не стремится к устному общению на известных ему иностранных языках, хотя и имеет хорошие разговорные навыки. Однажды забавы ради он при мне соединился по скайпу с другим ревностным поклонником языков, и они беседовали, легко переходя с английского на русский и с арабского на корейский языки. И все же Александр основное внимание уделяет чтению. Он критикует современную парадигму изучения иностранных языков за то, что она основывается на шопинге, миграции и туризме, то есть тех самых явлениях, которые, по мнению художника Райнера Гэнала, характеризуют современную эпоху. Вместо этого Александр стремится к изучению языков по той же причине, которой руководствовались монахи и филологи, жившие несколько веков назад: это желание прикоснуться к истокам, к художественным текстам. Он говорит, что такое стремление проявилось у него еще в подростковом возрасте. Он читал многих авторов в переводе, но «уже тогда чувствовал, что не мог оценить их в полной мере», поскольку в нем, «похоже, укоренилось понимание: если и стоит что-то читать, то только в оригинале».
Я предложил Александру пройти более сложные тесты, чтобы подтвердить свою квалификацию чем-то более весомым, нежели наличие обширной библиотеки книг на иностранных языках, но он отказался от испытания своих знаний и способностей. Он объяснял это тем, что не существует таких научных тестов, которые подошли бы для его случая. Я сделал несколько попыток, но в конце концов был вынужден отказаться от своей затеи, поняв, что для проведения тестов мне нужно найти другого гиперполиглота.
И Александр, и Хелен при изучении новых звуков и слов демонстрировали хорошее умение обходить препятствия, накладываемые особенностями родного языка. Мне было трудно судить, насколько хорошо они справляются с языковыми различиями в грамматических структурах, которые ставили в тупик Кристофера. Отдавая себе отчет, что для изучения языков необходимо много работать, они стараются использовать время максимально эффективно. Соблюдая баланс между мотивацией и способностями и хорошо разбираясь в том, как работают языки, они знают, как организовать свое обучение наилучшим образом. Демонстрируемые ими успехи – несомненно, достигнутые за счет напряженной работы – приводят некоторых людей к мысли, что врожденные задатки не слишком важны. В конце концов, к изучению языков многие прибегали лишь для того, чтобы сгладить некоторые трагические повороты судьбы. И Александр, и Хелен, и Кен Хэйл страдали из-за продолжительной болезни родственников и недостатка родительского внимания. Да и американский полиглот Элиу Барритт, как представляется, увлекся изучением языков отчасти из-за стремления превзойти своего старшего горячо любимого брата, который скончался от лихорадки в штате Техас.
Но я не мог избавиться от ощущения, что Александр, Хелен, да и многие другие полиглоты не стремятся к тому, чтобы стать профессионалами в своей области. Они любят языки, но не так, как писатель или поэт – метафоры, способы создания ритма или рифмы; они любят их как объекты – или, точнее говоря, им нравятся как разовые, так и периодические соприкосновения с этими объектами. Любит ли эксперт-хирург скальпель или внутренние ткани человеческого тела? Любит ли эксперт-программист программный код? Что заставляет гиперполиглотов упорствовать в достижении своих знаний, несмотря на возникающую при этом социальную изоляцию и экономические трудности (особенно в случае с Александром)? Определенную роль, похоже, играет гордость. Но что еще? Изучение языков не привело гиперполиглотов к деньгам и успеху. Элиу Барритт занимался тем, что один из его поклонников описал как «кропотливый, терпеливый, настойчивый труд, напоминающий строительство муравейника – собирание по крупицам мыслей и фактов». Стал бы Барритт строить свой муравейник, если бы это не доставляло ему удовольствия? Под удовольствием я подразумеваю возникающие на психологическом уровне острые ощущения от составления предложений, анализа звуков, выбора слов. Один из моих собеседников, с которым я поделился этими мыслями, рассмеялся и спросил, действительно ли все удовольствия связаны с неврологией. Конечно, ответил я. Каждый, кто учит один или несколько иностранных языков, должен получать отдачу на определенном уровне. И гиперполиглоты действительно стремятся к этому. Полагаю, легче всего было бы согласиться, что им просто нравится то, что они делают, что они чувствуют себя комфортно, занимаясь изучением языков. Но такой подход кажется мне устаревшим. Почему бы не согласиться с тем, что их путь к успеху определяется получением внутреннего удовольствия?
Один из ответов на свой вопрос я нашел в работе Эллен Виннер, психолога из Бостонского колледжа, которая работает с исключительно одаренными в художественном плане детьми. Она определяет одно из их качеств как «яростное стремление к мастерству» и описывает это как желание уйти с головой в свою область и получать удовлетворение как от возникающих на этом пути когнитивных проблем, так и от приобретения опыта их преодоления. По мнению Виннер, нельзя накопить опыт, выполняя никому не нужную тяжелую работу; опыт приходит в результате кропотливого труда, направленного на решение полезных задач.
Виннер утверждает, что опережающее развитие и талант обусловлены наличием врожденных биологических компонентов. Даже если в мозге одаренных детей не удается обнаружить какие-либо особенности, это не значит, что их там нет. В конце концов, лишь немногие по-настоящему сложные когнитивные процессы могут быть выявлены существующими методами изучения мозга. Художественно одаренные дети учатся быстрее, чем их сверстники; без особой помощи со стороны взрослых они совершают свои собственные открытия; они делают то, на что не способны обычные художники. Например, их рисунки более реалистичны, они даже при наличии одинаковых инструкций более точно, чем их не обладающие особым художественным талантом сверстники, воспроизводят объем и относительные размеры объектов. Но самым главным, по словам Виннер, является то, что «они внутренне мотивированы к приобретению навыков в своей области (благодаря легкости, с которой происходит их усвоение)».
Дает ли структура мозга гиперполиглотов некий импульс своим владельцам? Используют ли они нейронные цепочки своего мозга более эффективно или имеют больше таких цепочек, чем другие люди? А может быть, их мозг отличается способностью лучше работать с долгосрочной памятью во время сна? Возможно, их организм производит больше нейротрансмиттеров или является более чувствительным к ним. Современные знания о мозге предлагают огромное количество возможных вариантов. Было бы интересно изучить в разрезе мозг Александра и Хелен, но он пока еще нужен им самим. В таком случае, возможно, приоткрыть завесу тайны поможет хранящийся где-то в стеклянной банке мозг уже умершего гиперполиглота.
