«На скольких языках вы говорите? Почему вы изучаете языки? Каков ваш метод?» Их постоянно интересует метод. «Что за метод вы используете?» Германс не стал уговаривать Йохана поучаствовать. Он сам уже начал сомневаться в полезности своего начинания. Не было ли все это просто шоу-бизнесом? Не подверг ли он этого человека слишком пристальному вниманию? Стоило ли оно того?
Дерик Гернинг, шотландец, выросший на севере Эдинбурга и теперь проживающий в небольшом городке Лервике на Шетландских островах, стал победителем конкурса «Полиглот Европы», продемонстрировав знание двадцати двух языков. Поскольку правила на этот раз были более строгими, мы можем предположить, что Гернинг оказался еще гениальнее Вандевалле. Он родился в 1932 году; в семьдесят с лишним лет Гернинг путешествует и играет на органе в своей церкви (он убежденный христианин, хотя сам называет себя «иесюитом», это его собственный неологизм) и доверяет своей жене, русской художнице, «включать Интернет» для него (фраза, которую, я уверен, до дерзости остроумный Гернинг употребляет нарочно).
Во время нескольких телефонных разговоров Гернинг описал свою жизнь, посвященную изучению языков, очень знакомым мне образом. В ней было увлечение во время Второй мировой войны немецким, пропагандистские передачи на котором он слушал на Би-би-си и который выучил потому, что это был язык врага. В старших классах он выучил французский (который он считал слишком «изнеженным», но был вынужден изучать) и опять немецкий. Латынь («была бессмысленной в то время, но помогла в будущем») обеспечила его словарным запасом для романских языков и подготовила в грамматическом плане к богатой системе падежей в русском, финском, эстонском и венгерском. В Эдинбургском университете он преуспел в немецком, сам обучился голландскому, увлекся фризским; пошел в армию и изучил русский (еще один язык врага), затем работал в разведке. Гернинг часто бывал в России и Германии, влюбился в немку и жил в Германии четыре года, изучил румынский при подготовке к путешествию в Молдавию и освоил гэльский. В его повествовании содержались уже знакомые мне признаки, указывающие на страсть к накоплению языков, к пластичности и на лингвистическую бесприютность (хотя и не безысходность). Он перебрался в Лервик в конце 1960-х, освоил исландский, фарерский, шведско-датско-норвежский набор и еще несколько славянских языков. Мне Лервик представлялся городом где-то на краю земли, но Дерик убедил меня, что это многонациональная гавань, в которой встречаются моряки, рыбаки и яхтсмены со всей Европы. В середине 1990-х он заявил о себе, начав работать переводчиком у болгарских моряков, бастовавших на борту плавучего рыбозавода; однажды он сопровождал психически больного русского моряка домой в Москву.
Я спросил его, почему он видел возможности там, где другие, скорее всего, видели языковой барьер.
Дерик ненадолго задумался.
– Мне кажется, это зависимость. Другие употребляют наркотики. А у меня значительно безобиднее.
Затем он рассказал мне следующее:
– Однажды я подал заявление на вакансию директора школы на Внешних Гебридских островах и был включен в список претендентов. Чем больше я думал об этой работе, тем меньше она мне нравилась. Ладно, директор школы – это замечательно. А потом я подумал: что я буду делать по вечерам? Единственным языком, который я мог там использовать, был гэльский. Возможно, я был совершенно неправ, думая так, но мне не кажется, что в Уэстерн-Айлс столь же многонациональная атмосфера, как в порту Лервик. А я нуждался в подобной атмосфере. Я подумал: что я буду делать, кроме походов в местные пабы и общения на гэльском с местными жителями? Я мог бы найти себе жену, говорящую на гэльском, но как только я думал о том, что буду говорить дома только на гэльском, на улице только на гэльском, по вечерам на гэльском – то понимал: мне это не подходит.
В 1990 году его жизнь приобрела новый оборот. Когда он начинает рассказывать о конкурсе и обрушившейся на него внезапной славе, в его голосе появляются то нотки раздражения, то нотки гордости. Он преподавал немецкий и французский в лервикской школе, когда директор школы рассказал ему о конкурсе, проводимом в Брюсселе. Он сказал, что Дерику необходимо в нем поучаствовать. «Я ответил, что у меня нет шансов, но директор возразил, что надо попробовать, так что я подал заявление».
Вскоре ему позвонил Германс и сообщил, что Дерику придется пройти телефонное тестирование, во время которого ему будут задавать вопросы максимум на десяти языках. «Было довольно трудно общаться таким образом, – рассказывал он, – один язык за другим без пауз. Меня будто обстреливали из пулемета». Но он достаточно хорошо прошел испытание, чтобы оказаться в числе приглашенных в Брюссель.
Как и Йохан Вандевалле и Хелен Абадзи, многие из известных ему языков Дерик держал в замороженном состоянии. «За месяц до конкурса мне пришлось сконцентрироваться на упорной зубрежке. Каждое утро я вставал на два часа раньше, чем обычно, и просто работал над языками, перебирая их один за другим. И когда я приходил домой поздно вечером, продолжал делать то же самое. Я проделывал это изо дня в день, пока мне не надоело». Он засмеялся.
По завершении насыщенного многоязыковым общением конкурсного дня все участники рассказывали о себе. Дерик сказал мне, что многие из них родились в середине лета и многие были левшами.
– А вы левша? – поинтересовался я.
– Да.
Тем же вечером Дерик узнал, что победил, набрав баллы по двадцати двум языкам и продемонстрировав знания в большем количестве языков национальных меньшинств, чем кто-либо другой. Однако его ждали и плохие новости. Его мастерство в многоязычии не исчерпывалось участием в конкурсе: уже на следующий день он должен был выступить с речью на девяти языках. Когда он узнал об этом, было уже десять часов вечера. Изнуренный Гернинг принялся за работу, хотя к тому моменту уже был «сыт по горло этими языками». К двум часам ночи речь была готова, но взволнованный шотландец так и не смог заснуть. Во время церемонии награждения он получил бронзовую статуэтку, на которую любит пожаловаться, так же как и на некоторые другие вещи, связанные с конкурсом.
– Они даже не дали мне к ней никакой упаковки, и я тащился с этой проклятой корябающейся статуэткой сначала в отель, а потом вез ее домой в трех самолетах.
– Но вы ее сохранили? – поинтересовался я.
– О да. Моя жена вешает на нее шляпку.
Дерик был внесен в Книгу рекордов Гиннесса в 1991 году, и его рекорд продержался до 1994 года, когда на сцену вышел Зиад Фазах. В Лервике Дерик известен как «человек, знающий все языки» – преувеличение, которое он уже и не пытается опровергать. «Понимающим людям» он говорит, что имеет «поверхностное знакомство» с более чем тридцатью языками, но только на двенадцати «говорит без труда» – остальные, чтобы он смог их использовать, требуют погружения в среду. Но, насколько мне удалось выяснить, задавая наводящие вопросы, даже эти двенадцать языков не лежат у него наготове.
– На скольких языках вы сможете легко поговорить прямо сейчас?
– Ну, на двенадцати. Скажем так.
