– Ладно, – я сдался под напором его слов и своего разгоревшегося любопытства, – так и есть. Мои раны странным образом зарастают сами по себе, без стимуляции аномальными сельхозкультурами. И даже лучше, чем от действия синего атомного риса, – шрамов действительно не остается. Совсем. Ну, теперь твоя очередь.
– А я могу, как мои предки казаки-характерники, морок наводить, – тут же выдал бродяга, – могу заставлять людей видеть то, чего нет на самом деле.
– Это как? – Я повернулся набок и заинтригованно уставился на своего пленника. – В смысле, как это происходит? Как делаешь?
– Ну, как бы тебе попроще объяснить?.. У человека, кроме пяти основных, может быть шестое, седьмое и даже двадцатое чувство. Вот только проблемка в том, что каналов восприятия всего пять. Потому эти десятые-двадцатые чувства и накладываются на уже существующие каналы. Знаешь, народ иногда голоса какие-то слышит, чертиков видит и так далее. Это оно. Так вот, я просто беру и накладываю свое «двадцатое» чувство на каналы восприятия другого человека, и он видит и слышит то, что я себе нафантазирую. Ну, как-то так.
– Так значит, все эти байки про тебя – правда?
– Я этих баек не слышал, но подозреваю, что правды в них не много.
– Ага! – До меня наконец дошло. – Так вот почему ты в пещере так странно себя вел! Морок на меня пытался напустить?
– Ха! Могу себе представить, как комично это выглядело со стороны.
– Не то слово! – подтвердил я.
– Да, с тобой такой номер не прошел. – Чичероне продолжил свою мысль: – И все дело в том, что мои манипуляции неизбежно разрушают нервные ткани человека. Незначительно, чуть-чуть, но все же разрушают. В сущности, благодаря этим микроразрушениям я и могу насильно всовывать свои фантазии в чужую голову. Но из-за того, что микроповреждения твоих нервных тканей мгновенно затягиваются, у меня и не получилось, Бурый, в твоих мозгах поковыряться. Так что я еще в той пещере понял, что ты особый фрукт. Уж извини, что прямо не спросил, а выпытал. Просто ты стал интересен мне, вот я и захотел тебя узнать получше.
– Да и ты мне любопытен… Кстати, – я решил вернуться к наболевшей теме, – ты так и не ответил. Есть ли реальная возможность избавиться от моих болей?
– Есть! Нечто подобное я уже делал. И уверен, что смогу это повторить.
– Круто! – Мое сердце запрыгало от перевозбуждения. – Поможешь мне?
– Нет… – Чичероне как бритвой отрезал.
– Как это? – На секунду я впал в ступор от столь резкого и неожиданного отказа.
– Пока нет. – Бродяга подмигнул мне и добавил: – Я тоже не доверяю тебе. Сам подумай. Если вдруг исчезнет эта твоя «личная проблема», то что помешает тебе сдать меня спецслужбам за пятьдесят или даже сто лимонов?
– Как что?! – вздыбилась внутри волна возмущения. – Мое слово! Если бы ты знал кого-то, кто имел со мной дело, тебе бы подтвердили, что свое слово я держу и мне можно доверять на все сто.
– Слово держу, можно доверять… – передразнил меня Чичероне. – Как ты там сказал? Браслеты на моих руках – явно не украшения. Вот сними их, и я буду тебе доверять.
– Рано еще… – пробурчал я, поворачиваясь на другой бок.
– Вот и я о том же…
Беседа оборвалась. Пережевывая свои мысли, я молча пролежал еще с десяток-другой минут. Спать совсем не хотелось. Да и Чичероне тоже крутился и кряхтел в спальнике. Еще бы! Неудобно спать со скованными за спиной руками и стянутыми веревкой ногами. Но я в самом деле не мог ему доверять. В конце концов, он был моим трофеем, а в перспективе и клиентом. Кстати, о птичках…
– А ты много народу в Зоне перемочил? – нарушил долгую тишину мой неожиданный вопрос.
– С чего вдруг тебе это интересно?
– Ну, слышал, что ты увлечение имеешь такое – полевых агентов МКЗП мочить. Вот и думаю, сколько же ты их перебил за десятилетия? Тем более имея на вооружении такую замечательную способность. А сколько простого сталкерского люда положил? Я-то много, даже со счета сбился.
– А я не сбился, – разоткровенничался вдруг бродяга. – Каждый раз перед сном я вспоминаю минувший день, вспоминаю тех, кого жизни лишил. Думаю о них и в свой блокнот на последних страничках палочки рисую. Последний раз насчитал четыреста девяносто семь. Вот думал, намедни до ровного счета дойду, но ты взял и нагло забрал у меня один «фраг» в той пещерке. Старикашку-то не я замочил. Кстати, ты так и не сказал, за что его так сурово? Как вспомню, так и вздрогну…
– Этот гад подло предал нашу дружбу, в спину кинжал вонзил. Хотел украсть результат моих честных сталкерских трудов, ну и вдобавок пристрелил меня. Не сам, конечно, а его брат это сделал, но сути это не меняет. И еще он «первый сталкерский» нарушил…
– Ой, я тебя умоляю, – скривился Чичероне, – если бы я мочил всех, кто этот идиотский кодекс нарушает, то мне бы одного блокнота точно не хватило трупные палочки рисовать…
С этого момента беседа вошла в нужное мне русло, где я ее и удерживал встречными откровениями и наводящими вопросами. Чичероне болтал отвязно, но даже не подозревал, что все его слова «могут и будут использованы против него». Мой внутренний секретарь уже вовсю строчил протокол судебного заседания, в котором фиксировались все прегрешения этого испорченного человека. И за пару часов, пока мы оба не уснули, Чичероне успел наговорить на одну маленькую, но очень изысканную казнь…
Старая язва
Посреди исковерканного аномалиями леса возвышался абсолютно лысый холм. Он у меня почему-то всегда ассоциировался с крупным гнойным прыщом на небритой щетинистой морде. Ну как же? Лес – вот тебе щетина, а холм с фортом, обшитым поверх бревен пожелтевшей пластиковой вагонкой, – гнойник. И очень даже может быть, что в этом образе, неизменно всплывающем в голове при виде приюта, имелся какой-то скрытый смысл. Видимо, подсознание что-то пыталось мне донести, но использовало при этом не совсем понятный язык.
Нет, я, конечно, догадывался, что в приют захаживает всякий сброд, а вместе с хозяевами, теми еще барыгами, местечко однозначно было своеобразной язвой человеческих пороков на чистом теле Зоны. И это далеко не самый поганый из всех приютов, который мне довелось посетить. Но почему-то именно он у меня ассоциировался с такой вот хренью. Возможно, тут было что-то еще…
Лес на холме выкосили отнюдь не зоны ИФП. Возить сжиженный газ, уголь или какую другую горючку на китайских зоноходах было слишком накладно. А потому хозяева грелись и готовили жратву на дровах, которые добывали в непосредственной близости от приюта. И зачастую заготовкой дров занимались те невезучие бродяги, которым нечем было заплатить хозяевам даже за аренду койки в общем бараке. И с каждым месяцем пролысина вокруг холма разрасталась все больше. Но это шло лишь на пользу приюту. Открытое пространство вокруг форта позволяло вовремя отстреливать всякое бродячее зверье, в том числе и двуногое.
