Кадур искоса поглядел на вейстора Прилесья. Хортон озадаченно тёр переносицу и молчал. Он явно был удивлён, правда, из всех сил старался сохранить присущее ему величие, но в его живых глазах светился неподдельный интерес. Кадур внутренне напрягся. Этого мальчишку вейстор не отдаст без боя, и на этот раз ему будет очень нелегко уговорить Хортона казнить сварга. Пусть паршивец и не убивал головореза Дрона, но… ради спокойствия Гудвуда… и его, Кадура, спокойствия…
Десять лет назад, сменив на посту бывшего салвина Гудвуда, отправившегося в Вечный покой Истинного Бога Тьмы, Кадур лелеял надежду, что сможет быстренько прибрать к рукам его милость, прокладывая себе путь именем Богов. И, ссылаясь на их великую волю, станет тайным правителем этого городишки, руководя всем и всеми из тени своей пирамиды.
Мечты развеялись от одного только взгляда в серые стальные глаза вейстора, который такой же стальной рукой правил Гудвудом. Вейстор холодно принял нового салвина, и эта холодность, усиливавшаяся год от года, стала просто нетающим ледником вершин Поднебесных Зубьев. Тогда Кадур обратил свое внимание на наследника семейства Улафа и его мать Арелу.
Эти двое стали весьма преданными слушателями и истинными почитателями ораторского таланта салвина. Стараясь завязать дружбу с Улафом, Кадур с радостью отметил, что этот жестокий и недалёкий сынок совсем не похож на своего отца и вполне поддается чужому влиянию. Особенно, если слепо любящая его мать была готова продать душу любым Богам, лишь бы стать полновластной хозяйкой в Гудвуде, который, в прочем, она ненавидела всей душой.
Запоздалая любовь Арелы, внезапно и очень щедро излившаяся на опешившего по началу Кадура, пришлась как нельзя кстати. И теперь союз этих трёх людей, каждый из которых был в тайне уверен, что именно он будет главным хозяином Прилесья, пытался любыми способами повлиять на принимаемые вейстором решения.
Ещё позавчера Кадур ликовал, когда им с Улафом удалось склонить Хортона к решению о человеческой жертве. Эту жертву вейстору вряд ли простит его тайный Бог – Безликий и Вездесущий, имени которого никогда не произносили, а в молитвах поминали только посвящённые. Но сейчас салвин вдруг понял, что все их усилия развеялись, как дым – Хортон больше никогда не допустит, чтобы им манипулировали.
Он посмотрел на Улафа, пребывавшего в своем обычном оцепенении, и в душе в который раз поднялось раздражение. Никакой помощи от наследника ждать не приходилось. Улаф, похоже, не очень-то понимал, какую угрозу может представлять этот мальчишка, и, глядя в окно, лениво наблюдал за безуспешными попытками настойчивой мухи вырваться на свободу.
«Мамаша глупа и истерична, но у нее хотя бы есть природная хитрость и врождённое женское коварство, а этот, кроме глупости и жестокой натуры, не имеет ничего… Наследство Орстеров в надёжных руках. Что ж, придётся встретиться сегодня с Арелой».
Перспектива провести пару часов в тесном созерцании увядших прелестей Арелы, вдыхая приторный аромат её духов и перебивающий его стойкий запах перегара, показалась ему столь малоприятной, что его губы сами собой сложились в презрительную усмешку. С этой миной на лице он и встретился глазами с вейстором, который, повернув голову, с интересом наблюдал за Кадуром. Насмешливый взгляд хозяина дома слегка смутил салвина, и, пытаясь вернуть себе власть над ситуацией, он спросил:
– Ваша милость не забыл, конечно, что по законам Нумерии, любая вещь, взятая у человека, живого или мёртвого, считается украденной. А любая кража карается наказанием – вора принародно должны выпороть, после чего ему отрубают правую руку. А сваргу, позволившему себе непочтительное и дерзкое обращение к своему господину, раскалёнными клещами вырывают язык.
– Дай тебе волю, салвин, так половина Гудвуда, а бабы – так те все поголовно, уже ходили бы без языков. Борг, отведи мальчишку в подвал и вызови старейшин с четырёх концов. Пусть к утру подберут по два охотника, желающих проверить слова этого сварга и принести в город тело Дрона. Главным пойдёшь сам. Да, и обязательно возьмите с собой Забугу, он самый лучший охотник в наших краях, – и Хортон встал, давая всем понять, что допрос окончен.
Борг ухватил Никиту и резво поволок его к открывшейся двери. За ними, молча поклонившись вейстору, прошествовали члены суда. Следом, спешно собрав перья и разложив на столе для просушки исписанные листы, прохромал писарь. И даже муха, разбуженная всеобщим перемещением, сместилась по стеклу и обрела, наконец, нежданную свободу.
Бракар
– Прекрасно! Прекрасно!
– Ваша милость обзавелась очередным покойничком? – От двери через зал быстро шёл, потирая на ходу руки, среднего роста худощавый мужчина лет шестидесяти в длинной, запахнутой на груди одежде тёмно-синего цвета, подпоясанной чёрным широким поясом.
Его живые зелёные глаза весело сверкали из-под седых кустистых бровей, и всё его худое лицо, с резкими морщинами на высоком лбу и бледными подвижными губами, выражало искреннюю радость от встречи. – Прекрасно. Прекрасно! Давненько я не удобрял свою шевелюру свежей мочой висельника. Надеюсь, вы прикажете сначала содрать шкуру с этого сварга?
– Я сейчас прикажу содрать шкуру с тебя! Где тебя носило, лекаришка проклятый!
– Мой господин, я весь к Вашим услугам! Неужели, кто-то здесь болен?
– Бракар! Если бы я не знал тебя лет сто, я бы подумал, что ты в полном неведении, разорви тебя Боги! Суза тебе ведь уже всё доложила.
– Чёрная сайса хорошо снимает боль, но не надолго. Кора белого аранта надёжнее, но… не дайте Боги хоть на пять минут переварить её отвар! Кишки скрутит таким узлом, что несчастный умрёт в жутких муках… если рядом не окажется знающего лекаря, конечно!
– Ещё одно слово – и можешь попрощаться со своей потасканной шкурой, а заодно и с языком! Я сегодня не расположен к шуткам.
– Господин Хортон, я уже несу, несу вам лекарство! – Бракар сунул руку за пазуху и извлёк из потайного кармана маленький флакончик, плотно закрытый пробкой, на дне которого плескалось немного буро-зелёной жидкости.
– Зелье из аранта?
– Что вы, Ваша милость! Это вытяжка из листьев нубуса, чрезвычайно редко встречающегося в горах Сентории. Я недавно приобрёл немного этого чуда для вашей семьи. Пейте, пейте.
Получив флакон, Хортон скривился, поднеся его к носу. Но, вместо ожидаемого неприятного запаха, на него повеяло изысканным ароматом какого-то неведомого растения. Ободрённый приятным открытием, вейстор глотнул жидкость и чуть не задохнулся от неожиданности – яркий острый вкус почти сразу же перешёл в горький, мгновение спустя сменившийся сладостью майского мёда.
Бракар, стоя со скрещенными на груди руками, с язвительной улыбкой наблюдал за быстрой сменой выражений на лице своего господина. Дождавшись последнего, умиротворённо-расслабленного, он развернул стул, на котором ещё несколько минут назад сидел Густин Эндельторн, и уселся на него, не дожидаясь приглашения.
Волна вкусов медленно сошла на нет, унося с собой ставшую уже привычной боль. Хортон, боясь поверить в столь быстрое избавление, тихонько тронул языком ненавистный зуб.
