«– Звучит, по сути, один мотив… – вещала Нина Александровна. – Мотив без изменений, без красок, без модуляций, но, повторяясь…»
Подробно изучают музыку в музыкальном училище! Консерватории, к сожалению, в городе не имеется. Зажав в зубах сигарету, Никита взялся за телефон:
– Алло, Нина Александровна? Это Старцев вас беспокоит, помните? Равель, «Болеро»?..
– Да-да, помню.
– Не могли бы вы мне сказать, у вас учились Левы?
– Разумеется, учились. Но я знаю не всех, кто учился в нашем училище. А кто вам нужен? Как фамилия?
– В том-то и дело, фамилия мне неизвестна, я как раз хочу ее выяснить. Есть один ориентир: этот Лева, кажется, покончил жизнь самоубийством.
– Ой, боже мой… – ахнула она.
– Я подумал: если Лев учился в училище, то преподаватели должны знать о бывшем ученике, добровольно ушедшем из жизни. Ну, как это обычно бывает: вешается портрет с траурной лентой, ставятся цветочки в вазе…
– Нет-нет, у нас ничего подобного не случалось.
– Тогда извините…
– Всегда рада помочь.
Не очень-то он и надеялся. Где же еще найти концы этого Левы? Нужны его родственники и друзья, может быть, кто-то из них знает, что он имел в виду, когда писал записку Валерке.
Сверкнула молния. За окном зашуршала листва – пошел дождь, и как пошел! Одновременно стены сотрясли раскаты грома. Никита прикрыл окно, вернулся к столу и врубил на полную громкость «Болеро».
Алиса вытерла насухо зеркало в ванной комнате – все, теперь действительно ремонт закончен. В ванной она поменяла только полочки, шторку для душа, повесила другое зеркало, словно эти незначительные перемены сотрут из памяти Валерку. Пусть так. А разве не было бы пыткой постоянное напоминание о нем, когда даже стены сохранили его запах? Инстинкт самосохранения потребовал обновить квартиру, заодно и себя в ней, жаль, хлопоты закончились.
На кухне Алиса пила чай. За окном гроза, дождь барабанит по стеклам, сейчас неплохо бы вздремнуть, а потом придумать себе новое занятие. Хорошо бы и место работы поменять, но это нереально, потому что у нее нет задатков к другому делу.
Звонок. Алиса пошла в комнату к телефону, сняла трубку:
– Слушаю.
– Алиса?
Незнакомый женский голос.
– Да, – ответила Алиса. – Простите, я не узнаю вас.
– Ты меня не знаешь. Алиса, мы можем встретиться?
– Зачем?
– Это очень важно. Для тебя важно. Например, вечером часов в семь ты можешь прийти в суши-бар на Бестужева?
– Вечером? – Алиса припомнила нападения, естественно, заподозрила, что женщина заманивает ее.
– Ты боишься? – Она правильно поняла молчание. – Не бойся, я приглашаю тебя в бар, а не на большую дорогу, где никого нет из людей. – Кажется, женщина насмехалась над ней, что задело Алису. – И не говори о нашей встрече Старцеву.
– Почему?
– Потому что речь пойдет о нем.
– О Никите? – Тут уж никакие страхи не удержат, ибо любопытство взяло верх. – Хорошо, я приду. А как узнаю вас?
– Я тебя знаю, этого достаточно. До вечера.
Алиса положила трубку и посмотрела на часы – начало третьего. Четыре часа до свидания с незнакомкой – целая вечность. Что же эта женщина узнала о Никите, который стал для Алисы ближе собственной тени? Наверняка новости ждут нехорошие, хорошее люди обычно умалчивают, а вот плохое, какую-нибудь гадость стараются донести до ушей и души. Несмотря на жуткую смерть Валерки, внутри Алисы установился мир, чему способствовал Никита, все это вместе не хотелось терять, а позвоночником чувствовала: встреча станет роковой, после нее не будет ни мира, ни Никиты. Есть простой способ не потерять – не идти в бар, но любопытство… О, любопытство – один из основных пороков человечества, оно ведет к великим открытиям, но и губит. Оно с успехом заменяет разум, вернее, перекрывает ту часть мозга, которая заведует поступками, и толкает узнать, выяснить, посмотреть хоть одним глазком, невзирая на опасность. Алиса уже не думала о возможной ловушке, только о том, что заготовила незнакомка, поэтому начала собираться задолго до назначенного часа. Через каждые десять минут она вскидывала глаза на часы, висевшие на стене, а время тащилось нестерпимо медленно. И любопытство жгло изнутри.
– Господи боже мой! – воскликнул Никита. – Я же олух! Причину смерти самоубийц обязательно устанавливают, стало быть, делали вскрытие. Морг – вот где должны знать фамилию Левы!
Он убавил громкость и позвонил Эдуарду Дмитриевичу, едва тот снял трубку, зачастил:
– Дмитрич, есть зацепка в Валеркином деле. Дайте команду найти акты вскрытия на Львов…
– Что ты несешь? Каких львов?
– Людей. Мужчин по имени Лев. Фамилии не знаю, ее-то и хочу выяснить. По моим данным, этот Лев был молод, Валерка называл его мальчиком, и самоубийца. Далее, он убил себя примерно… точной даты не могу назвать, но Валерка узнал о смерти парня третьего июля, значит… пусть поднимут всех жмуриков, поступивших в течение недели до третьего июля. Валерка мог не сразу узнать о смерти Льва.
– Поищем.
– Как там бомж, указал на кого-нибудь из базы данных преступников?
– На четверых.
– Да?! Что ж вы молчите?
– Потому что все четверо находятся в местах заключения.
– Жалко. Но я все равно посмотрю на тех, кого он признал похожими.
– Да смотри сколько влезет. – Настроение у Эдуарда Дмитриевича, судя по голосу и тону, не ах.
– А что с Осипами и Осиповичами?
– Какой ты быстрый.
– От скорости зависит успех.
– Вот и занялся бы поисками сам, – буркнул Эдуард Дмитриевич.
Никита не стал напоминать ему, чья идея была отыскать Осипов и Осиповичей, а попрощался, закрыл контору и поехал в ЧОП. Хотя и налажено дело Валеркой, но без контроля оставлять предприятие надолго нельзя.
Приблизительно в начале шестого позвонил Аркаша и сообщил:
– Инна вышла из дома.
– Куда это она понеслась в ненастную погоду?
– Не знаю… Такси ловит.
– Не выпускай ее из виду. Бери тачку и поезжай за ней. Звони и докладывай о маршруте, я подъеду.
Он вылетел под дождь, не прихватив зонт, добежал до машины и, заведя мотор, не тронулся с места сразу. Да ну Инну к черту, а не навестить ли… Мысль неплохая. Нет, гениальная мысль! Никита позвонил Аркаше и сказал, чтобы не доставал его звонками, а следил за Инной, но, как только она будет возвращаться домой, чтобы подал сигнал.
Через сорок минут, держа большой пакет в руке, он нажал на кнопку звонка и жал на нее, пока не услышал за дверью:
