— Почему так несправедлива жизнь? — задумчиво произнес я, продолжая глядеть в окно, за которым сгущались сумерки. — Почему одним дается при рождении все, а другим ничего? Почему одним уготовано провести жизнь в сытости, богатстве и счастье, а другим — в постоянной нужде? По каким критериям твой Всевышний определяет, кому наслаждаться жизнью, а кому от нее мучиться?
— Нам не дано это понять, — откликнулся Роберт. — У Бога свои критерии, о которых мы, актеры его театра жизни, не осведомлены. Нельзя, чтобы счастливы были все. Нужно, чтобы были и несчастные. Иначе в мире не будет равновесия. Может, ты несчастен только в этой жизни. А в следующей тебе уготована другая судьба. Ты будешь счастлив, богат и знатен.
— Вздор, — отрезал я.
— Нет, не вздор, — возразил Роберт. — Никак ты не хочешь поверить, что Бог на свете есть.
— Смотря, что понимать под Богом, — сказал я. — Я, действительно, не верю, что где-то в облаках сидит дедушка с нимбом над головой, и управляет всеми делами, происходящими на земле. Но, если воспринимать Бога, как все хорошее, все доброе, что нас окружает, то я в него верю. Я не воспринимаю Бога, как понятие физическое. Он для меня понятие чисто нравственное.
В дверь нашей комнаты раздался осторожный стук.
— Да? — хором крикнули мы с Робертом.
В комнату просунулась всклокоченная рыжеватая шевелюра нашего сокурсника, жившего напротив. Его звали Максим. Наша спецшколе была интересна тем, что в ней не обучались простые, обычные люди. Каждый из курсантов имел какие-нибудь особенные, уникальные способности. Мы с Робертом, например, умели читать чужие мысли. Максим же отличался тем, что обладал телекинезом.
— О чем спорите, гаврики?
— Не сходимся во мнении на писание святого Августина, — пошутил Роберт.
— Понятно, — сказал Максим. — Потом доспорите. Айда в «красный уголок». Михалыч устраивает предновогодний сабантуй.
Владимир Михайлович, или попросту Михалыч, являлся руководителем нашего курса. Это был плотный, розовощекий, светловолосый, усатый богатырь, опытный контрразведчик, прошедший за тридцать лет своей деятельности огонь, воду и медные трубы, имевший за плечами богатый опыт, в котором было что перенять. Он жил вместе с нами в общежитии, постоянно держал всех нас в поле своего зрения, и частенько устраивал подобные вечеринки, которые мы условно называли сабантуями, где в ненавязчивой форме проводил воспитательные лекции, готовя нас к будущей работе.
Кстати, о самой спецшколе. Она представляла собой небольшое четырехэтажное здание, три первых этажа которого были отданы под учебную инфраструктуру: аудитории, лаборатории, спортзал, библиотеку, столовую. На четвертом, последнем этаже, располагалось общежитие. Так что путь из дома на занятия и обратно был недалеким, всего несколько лестничных пролетов.
В чем-то наша школа напоминала собой подводную лодку, находившуюся в рейсе, ибо вся наша жизнь проходила в ней. Порядки здесь были казарменными, как, наверное, и в любом другом закрытом специальном учебном заведении. Гонг, означающий подъем, раздавался в 7.30 утра. С 9 до 15 часов проходили занятия. Остальное время отводилось на самостоятельную подготовку, отдых и сон.
Когда мы с Робертом зашли в «красный уголок», просторную комнату с длинным банкетным столом, накрытым праздничной скатертью, бСльшая часть курсантов была уже там.
В центре стола возвышались несколько бутылок с добротным, но слабоалкогольным вином, — это чтобы у нас в процессе банкета не ослабли способности соображать. Кроме этого, на столе располагались три большие миски с салатом «оливье», три «утятницы» с рагу, пакеты с соком, нарезанные батоны, и разнообразная посуда: рюмки, стаканы, тарелки, вилки и ложки. Михалыч, на правах хозяина, руководил сервировкой, весело подшучивая и подковыривая поочередно каждого из нас.
— Денис, не смотри на вино с такой жадностью. Скоро мы им займемся. Тебе тоже достанется, не переживай. Максим, не трогай колбасу. Мы тебе ее не доверяем. У тебя слишком голодные глаза. Займись лучше лимонами. Вася, ты разрезаешь батон так энергично, как будто занимаешься с ним сексом. Поспокойнее, поменьше крошек.
Мы поприветствовали однокурсников, хотя уже виделись с ними утром на занятиях, и приняли участие в разрезании апельсинов.
Когда сервировка была полностью закончена, и мы расселись, Михалыч занял председательское место во главе стола.
— Ну, что, курсанты невидимого фронта? — с улыбкой спросил он. — Как настроение?
— Хорошее! — хором ответили мы.
— Отрепетируем Новый Год?
— Отрепетируем!
— Тогда поехали. Максим, включай музыку.
Максим подошел к подоконнику и включил радиоприемник, уже настроенный на волну «Русского радио». Оттуда полилась легкая отечественная попса. Мы разлили вино по рюмкам и посмотрели на Михалыча. Пить спиртное на сабантуях у нас было принято только с тостами. И первым тостующим обычно выступал наш командир.
— За всех за нас, — сказал он. — Чтобы у нас все было хорошо.
Коротко, и точно. Лучше не скажешь.
Банкет продолжался. Вино и еда постепенно убывали. Теплота в душе при этом нарастала. Мы любили эти сабантуи. Не только за то, что все угощение на них производилось за счет «фирмы», то-бишь спецшколы, но главным образом за то, что на них всегда царила теплая, непринужденная, дружелюбная атмосфера, в которой как-то сами собой забывались личные невзгоды. Михалыч умел создавать такую атмосферу. Ему каким-то образом, незаметно, удавалось сделать так, чтобы собравшиеся на сабантуй чужие, разрозненные люди к концу празднества начинали чувствовать себя единой, дружной семьей. Он умел выбирать темы для разговора, умел незатейливо вовлекать в беседу, и в процессе беседы знакомить всех друг с другом. Темы были самые разные. Простые и сложные, развлекательные и проблемные, банальные и философские.
Конечно, мы прекрасно понимали, что эти сабантуи организуются не просто так. Не просто ради развлечения и отдыха. Это был тоже, своего рода, образовательный процесс. Хороший контрразведчик должен уметь устанавливать контакт с людьми, залезать к ним в душу, вызывать на откровенность. Главная задача контрразведчика — получить информацию. Если он не будет владеть искусством общения — грош ему цена. И вот Михалыч в легкой непринужденной форме учил нас этому искусству. Он не читал лекций, типа, вы должны делать так-то, и так-то, говорить то-то, и то-то. Он все это показывал. И мы невольно перенимали его манеру поведения, манеру разговора, впитывали в процессе наших бесед знания по самым различным областям, будь то наука, культура, спорт, или политика. Ведь нам придется работать с людьми разного уровня образования, разных профессий, разного уклада жизни. И для каждого из них мы должны быть своими, будь то заурядный наркоман, или академик. А для того, чтобы человек смог почувствовать тебя своим, ты должен быть для него интересен, как собеседник, как личность. Поэтому контрразведчик должен быть хорошо эрудирован. Он должен уметь поддержать разговор на любые темы, и хорошо разбираться в психологии людей.
