– Вы уверены?
– Я знаю.
– Вы что, были там? – фыркнула Лариса. К шампанскому она не притронулась.
– Был.
– Как это? – вытаращила глаза Лика. Парик на ее голове скособочился, и она напоминала плохо причесанную болонку.
– Есть техники, которые погружают…
– Шар-ла-тан-ство! – отчеканила Лариса. – Слушать противно.
– Ты еще очень молодая, Леля, – заметила актриса. – Вот доживешь до наших лет, тогда поговорим.
– А я верю, – негромко заметила Екатерина. – Иначе ни в чем нет смысла.
Монах подумал, что именно такой должна быть соперница Ларисы – миловидная и не особенно умная.
– Смысл есть в жизни, – упрямо произнесла Лариса.
– И что же там? – спросил старик, теребя бубенчик на колпаке. – Райские кущи? Крылья и арфы?
– Там одиночество.
– Одиночество?
– Да. Вселенское одиночество, покой и вечность.
Наступила тишина.
– Навсегда?
– Там нет времени.
– А в наш мир можно возвращаться?
– Наш мир потеряет для вас интерес. В принципе можно.
– А еще раз родиться? Реинкарнация – миф или реальность?
Лариса возмущенно фыркнула.
– Я не знаю, – сказал Монах. – Но, как бы там ни было, это не должно вас волновать. Память при новом рождении будет стерта, а что мы без памяти?
– То есть мы с Ромчиком в новом рождении друг дружку не узнаем? – спросила актриса.
– Боюсь, что нет. Но останется некое притяжение, то самое дежавю.
– Слышишь, Ромчик? Есть надежда на продолжение. Хотя я привыкла брать все сразу и здесь. Но есть вещи, над которыми мы не властны. А потому, господа, предлагаю выпить за реинкарнацию и вечную любовь! – Она поднялась и громко продекламировала, глядя в упор на Монаха:
– В неверный час тебя я встретил,
И избежать тебя не мог –
Нас рок одним клеймом отметил,
Одной погибели обрек.
И, не противясь древней силе,
Что нас к одной тоске вела,
Покорно обнажив тела,
Обряд любви мы сотворили
[5]
.
Лика хихикнула и в притворном смущении закрыла рот ладошкой. Алиса неслышно ахнула. Левицкий рассмеялся и поднял рюмку.
– А она может нас сейчас видеть? – Он повел взглядом на портрет жены.
– Может, – сказал Монах.
– И может подать знак?
– Они все время подают нам знаки, только мы не замечаем.
– Ой, не надо! – радостно воскликнула Алиса. – Прямо мороз по коже.
– Володя, а ты что скажешь? – обратился хозяин к доктору Владимиру Семеновичу. – Ты как-то странно молчалив сегодня. С точки зрения воинствующего материалиста.
– Не знаю, Рома, хотелось бы верить, но боюсь, там ничего нет. Распад. Пусто. Хотя… – Он запнулся.
– Хотя?.. – повторил старик.
– Только не надо страшилок, – воскликнула Алиса, прижимая к щекам ладошки. – Как в прошлый раз, про клиническую смерть. Я боюсь привидений. – Она была пьяна, охотно смеялась и преувеличенно пугалась. И не сводила взгляда с Монаха.
Свет вдруг замигал и погас. Женщины дружно завизжали. Темень упала кромешная, как будто пришел конец света.
– Это Кара, – отчетливо произнесла актриса. – Это в ее стиле. Эй, подруга! Ты нас видишь?
– Мамочка, это ты? – закричала Лика, задирая голову.
– Лика, уймись! – приказала Лариса. – Дурацкие шутки!
– Интересно, это только у нас или везде… – уронил Левицкий. – Почти все время проблемы, представляете, Олег? Дом разваливается на глазах.
Из коридора донеслись грохот и чертыхание.
– Ленька навернулся! – взвизгнула Лика. – И выругался! Наконец-то!
– В прошлый раз света не было три дня, – заметил старик.
– Вы боитесь темноты, Олег? – спросила актриса.
– Конечно, боюсь! – Монах нащупал в кармане мобильный телефон. Вспыхнул зеленоватый свет. Виталий достал свой телефон. В комнате разлился призрачный, пещерный свет. – В темноте прячется зло.
– Ой, снег пошел! – закричала вдруг Алиса. – Смотрите!
– Снег?! – Лика бросилась к окну. Прильнула, заслоняясь щитками ладоней. – Пошли играть в снежки! Ну!
Все повернулись к окну. Ночь была не очень темная; они увидели густое и беспорядочное мельтешение снежинок за окном.
– Еще одна зима, – пробормотал старик, дергая бубенчик. – Слышишь, Володя, еще одна зима! Спасибо, Господи!
– Еще постриптизим, мальчики! – сказала старая актриса.
Хлопнула дверь. Вошла Юлия со свечами в двух массивных подсвечниках. Поставила в центр стола. Тотчас заметались черные тени по стенам. Красноватое пламя подрагивало на сквознячке. Она принялась передвигать что-то на столе.
– Знак? – негромко произнесла Ирина. – Как по-вашему, Олег, это был знак? То, что погас свет.
– Вряд ли, – ответил Монах. – Скорее проблема с электросетями.
– Док, ты сказал «хотя», – напомнил хозяин.
– Я действительно сказал «хотя».
– И что бы это значило?
– Хотя – это хотя. В смысле, сомнение. То есть не знаешь, что и думать.
– Не томи!
– Владимир Семенович, пожалуйста!
– Дядя Володя!
– Ну что ж… вокс мулиебри, вокс деи
[6]
, – произнес доктор. – То есть голос женщины – голос Бога, как, возможно, говорили в Древнем Риме. Извольте, господа. Но предупреждаю заранее: я не терплю критики, а потому слушать молча и не перебивать. Молча! Без глупых замечаний и глупых вопросов. Рома, слышишь?
– Я превратился в одно большое ухо и буду нем как немая рыба.
– Смотри. – Он помолчал, собираясь с мыслями, и начал неторопливо: – Так вот, господа, много лет назад приключилась со мной некая история, и я до сих пор не знаю, что это было. Много думал, прикидывал и так и этак, но ясного понимания, что же произошло на самом деле, у меня нет до сих пор.
– Дядечка Володя, я так люблю ваши истории! – воскликнула Лика с радостным ужасом. – И снег пошел, и света нет! – прибавила она ни к селу ни к городу. Вдруг стремительно поднялась и задула свечи. – Так страшнее!
Никто не успел ничего сказать. Снова тьма, замешательство, визг дам. Первой опомнилась Лариса:
– Немедленно зажгите свечи! У кого есть зажигалка? Лика, опять твои идиотские шуточки!
