Снимок вырезан из его первой классной фотографии и из-за сильного увеличения не особенно резкий. Беззубый мальчонка улыбается в камеру. В тексте ни слова о цвете кожи, и это создает некую тайну, поскольку рядом помещены фотографии родителей и младшего брата.
Событие продолжали освещать еще недели две, с убывающим интересом, пока заметки о пропаже Кристофера вообще не исчезли с полос. Вся история стилизована под греческую трагедию: Немезида карает сильных мира сего. Ребенок объявлен в розыск, не только в Швеции, но и в соседних странах. Какие-то «сигналы от общественности» поступали, но, как оказалось, никуда не привели.
Значит, Понтус был тогда кронпринцем в династии Клингбергов, подумал Катц, тщательно рассовывая микрофильмы по местам. Ян, по-видимому, вообще ничего общего с циклопическим семейным предприятием не имел. Разве что символически – носил ту же фамилию. Получил педагогическое образование и к делам фирмы ни малейшего интереса не проявлял. Дитя своего времени… бизнес его совершенно не интересовал, он женился на женщине на два года старше его, Иоанне, с загадочной профессией: социоантрополог. Одевался в стиле пост-хиппи, из принципа ездил только коммунальным транспортом. Чудовищно богатый наследник, косящий под богему. Густав, естественно, всячески поддерживал сына экономически, в частности купил для них участок земли на Лидингё и собирался оплатить строительство роскошной виллы. Внуки не должны страдать из-за того, что их отец – разгильдяй. И тут произошла катастрофа.
Данни проголодался и спустился в ресторан библиотеки – картофельные оладьи со свининой и две чашки кофе. Мог бы выпить и три – кофе входит в стоимость ланча. Рядом за столиком говорили по-русски – сплетничали про какую-то красивую аспирантку по имени Анна, под которую подбивает клинья некий Юра Николаев. Катц порадовался, что легко воспринимает русскую разговорную речь, но заставил себя не прислушиваться. Нет… даже не заставил. Он вдруг перестал слышать почти невыносимый в этот час ресторанный гомон.
Допил кофе и позвонил Ангеле. Долгие гудки. Он присел за компьютер в вестибюле, ввел логин, пароль и открыл почту. Здесь Ангела и обнаружилась. Короткое послание: не может ли он зайти к ней на Шеппаргатан в восемь часов вечера. Надо встретиться, не могли бы вы подтвердить, что придете.
Он представил, как она, совершенно голая и совершенно… и совершенно совершенная, идет по своей огромной квартире и прикасается пальцами к книжным полкам, к вазам с цветами… постарался избавиться от видения, написал коротко «О’кей» и отправил на ее адрес.
Потом вновь поднялся в зал с микрофильмами, присел за компьютер с каталогами и в поисковом окне написал: Кристофер и Ян Клингберги.
Одна статья в еженедельнике «Смотри!» показалась интересной.
Через три минуты библиотекарша принесла журнал.
Большое интервью с Яном Клингбергом. Девять лет после трагедии. Фотография – на том самом перроне, где пропал его сын. Как отмечалось в статье, единственная причина, что он согласился на это интервью, – помочь другим, таким же, как он, людям, кого постигла подобная трагедия.
В интервью Ян рассказывал, что ему по-прежнему снится сын, и очень часто. Несколько раз в неделю. Всегда точно такой, как в тот день, – семилетний мальчик. Он навсегда остался семилетним. И всегда один и тот же сон: он уходит, держась за руку неизвестной женщины с внешностью жены фермера. Мальчик застыл навсегда в том июньском вечере, «как в янтаре», – так выразился Ян.
Дальше репортер написал вот что: «Годы для Яна шли очень медленно, а дни очень быстро». Что он имел в виду, выяснилось сразу, хотя все равно не совсем понятно: Ян сказал, что время уводит его все дальше от Кристофера, образ его медленно блекнет, хотя Ян делает все, чтобы удержать его в памяти. Он, например, уже не может вспомнить голос сына и постоянно упрекает себя за это.
Седьмого июня тысяча девятьсот семидесятого года жизнь его остановилась, писал далее репортер. И сейчас, когда приближается эта дата – начало лета, цветущие деревья, выпускники гимназий в белых фуражках, – все это невыносимо напоминает о Кристофере. Сейчас ему было бы шестнадцать.
И Яна удивляет, пишет далее журналист, что здесь, на этом самом страшном для него месте в мире, жизнь течет как ни в чем не бывало. Люди выходят из вагонов, садятся в вагоны… эта автобусная остановка, на которой они вышли после детского праздника в Стадсхагене, она на том же самом месте. И стенд с газетами. Непостижимо… отсюда видно лягушатник в Фредхелле, видно, как дети играют в воде, дети в возрасте Кристофера.
Преступление по-прежнему не раскрыто, сообщает журналист. Кристофер исчез бесследно. Ни письма с требованием выкупа, ни телефонных звонков. Ничего. Международный розыск – тоже ничего. Если бы Кристоферу удалось сбежать от похитителей, он бы наверняка дал о себе знать. И Ян постепенно примирился с мыслью – Кристофер мертв.
И как же удалось этой женщине, спрашивает журналист, как ей удалось уговорить мальчика сесть с ней в вагон метро, не дождавшись отца? Да еще в противоположном направлении?
Этот вопрос Ян задавал себе чуть не каждый день, с того самого дня. Состав мелькнул красными фонарями и уполз в сторону Альвика. Мальчик же должен был сопротивляться! Но, возможно, пассажиры посчитали, что она бабушка этого капризного мальчишки, а может быть, она даже и сказала – не обращайте внимания на внука, с ним иногда такое бывает. И где они вышли? На следующей станции? В Альвике? Он тогда в полной панике затолкал коляску в поезд и доехал до Альвика. Тело медленно холодело, как у мертвеца. Надежда… на что была надежда? Что похитительница не решилась ехать с ним дальше, отпустила?.. Но и на станции в Альвике он никого не нашел.
Что было дальше? У Яна остались очень сумбурные воспоминания, все было как в тумане. Газеты, допросы полиции, общегосударственный розыск, телефонные звонки – видели там-то и там-то, на следующий день кто-то уверен, что видел мальчика совершенно в другом месте… все это поддерживало надежду, но постепенно уходило в песок. Газеты постепенно перестали писать о событии. Судьба одного человека, даже ребенка, даже ребенка из очень богатой семьи, ничего не значит в потоке истории. Языки пламени надежды вспыхивали все реже и гасли один за другим, как в умирающем костре.
В Дании в то же лето нашли тело убитого мальчика, но это был не Кристофер. К тому времени они уже надеялись, что это Кристофер, что они смогут похоронить его и попытаться жить дальше. Еще через год какой-то сумасшедший взял на себя ответственность за похищение, утверждал, что это именно он похитил мальчика и убил, но место захоронения указать не смог. Яна переполняла ярость – этот человек опять дал им надежду, странную, вывернутую наизнанку, но все же надежду – и опять все пошло прахом.
Теперь, писал журналист, когда прошло уже почти десять лет, Ян осознал, что тело мальчика не будет найдено никогда. Но каждый день он не мог отделаться от мысли: что они с ним сделали? Они – потому что был уверен: это дело рук не одной этой тетки.
Журналист задал традиционный вопрос – не было ли попыток шантажа. Ведь всем известно, каким необозримым состоянием обладает семья Клингберг.
