– Ты уверен?
– Уверен.
– А тот как выглядел?
Глаза мальчика опять начали блуждать.
– Ты его знаешь?
– Нет.
– О чем вы говорили?
– Не помню.
– Думаю, ты столкнулся с ним в дверях, с этим человеком. Может, ты извинился, а может, и нет… скорее всего, извинился, потому что он тебе чем-то пригрозил. Иначе с чего бы тебе пугаться…
– Может быть.
– Значит, ты видел его лицо?
Паренек нащупал «молнию» на рюкзаке. Руки в следах от уколов. Но свежих нет, значит, не врет, что завязал. И он как-то собрался, взгляд прояснился.
– Мне надо идти, – прошептал он.
– Подумай как следует. Тебе еще что-то про него известно?
– Нет!
– Мне надо знать. Как он выглядит, сколько примерно лет… молодой, старый?
Послышался металлический лязг. Сервисный состав. И тут же забегали тени на полотне. Крысы. Должно быть, у них гнездо поблизости.
Поезд прогрохотал мимо.
Он повернулся к мальчику. У того в руках был скальпель, и он быстро и угрожающе поднес его к шее Катца.
– Ты… ты останешься, – пробормотал он. – А мне надо идти.
Катц не шевелился, смотрел мальчику в лицо. Лезвие в сантиметре от сонной артерии.
Мальчик развернулся, не отводя своего оружия от шеи Катца, свободной рукой захватил рюкзак, попятился и исчез в темноте.
* * *
Двое суток он прятался в крошечном домике на одном из участков в огородной колонии в Тантолунден. Домик стоял на отшибе, им давно никто не пользовался. Замок взломать труда не составило, но надо быть очень осторожным – никто не должен его видеть. Выходил только в темноте, шел через парк на Хорнстулль, покупал продукты в 7-eleven, надвинув капюшон и избегая смотреть кому-то в глаза. Купил новую симку для телефона.
Везде расклеены разыскные листовки с его портретом. Спутать невозможно – это он, Данни Катц, и в то же время не он. Двойник, укравший его личность.
Он подключил ноутбук к телефону – единственный способ выйти в Сеть – и вздрогнул. Какой поисковик ни откроешь – его портрет. Данни Катц. Сорок четыре года, живет в Бромме. Разыскивается. Вероятный убийца и похититель. Похитил Джоеля Клингберга и убил его жену.
Даже странно. Как они могли так быстро накопать про него почти все: о его криминальном прошлом, о работе военным переводчиком, о наркотиках, о жизни под мостом…
В одной из вечерних газет он с удивлением увидел фотографию визитной карточки, которую дал Ангеле; красным карандашом репортера обведены сердце и цветок на обороте. И подпись: «Убийца признается в любви».
Нашлось и письмо с просьбой о деньгах, написанное им Джоелю пятнадцать лет назад. Удивительно – сохранилось в семейном архиве Клингбергов. Оказывается, уже тогда, писал репортер, у Клингберга были основания испугаться и заявить в полицию.
Заявление в полицию? Джоель написал заявление в полицию? Еще удивительнее: ни Ангела, ни Понтус Клингберг не обмолвились даже словом.
Вообще, он узнал о себе много нового. Например, что на военной службе они с Клингбергом были лучшими друзьями, но пути их разошлись после ссоры. Он, Данни Катц, с завистью наблюдал за карьерой Джоеля в мире бизнеса, звонил ему и писал угрожающие письма с требованием денег. Версия следователей заключалась вот в чем: Катц похитил Джоеля, связался с его женой, якобы предложил помощь в поиске пропавшего, а потом убил обоих.
Некий пожелавший остаться неизвестным свидетель сообщал, что Ангела якобы говорила подруге, что подозревает Катца в похищении Джоеля.
Этого не может быть! Впрочем, кто знает – может, она и вправду начала его подозревать.
Фотографий убитой не было, но убийство описывалось в деталях: ей вонзили нож в сердце, до этого душили. Причем с такой яростью, что вывихнули подъязычную кость. И укусы. Это изорванное зубами горло… следствие установило, что эти повреждения нанесены уже после наступления смерти.
Выкопали, естественно, дело на Груббхольмене двадцативосьмилетней давности. Если судить по газетам, облик Даниеля Катца сложился окончательно: садист, психопат и серийный убийца.
Отпечатки пальцев – и в квартире, и в машине. Его кухонный нож «сабатье». Его волосы, найденные в спальне, в кухне, в лужах крови на полу. Кто их туда пристроил? Наверняка тот же, кто побывал у него в квартире. Нашлась и куртка «Песец», в контейнере для строительного мусора около Центрального вокзала. Кто-то позвонил. В одной из вечерних газет фотоснимок: следователь демонстрирует корреспонденту его, Данни, куртку. Куртку, украденную у него из кладовки в подвале. Эта куртка – теперь он не сомневался, не такая же, а именно его куртка – была на неизвестном, который парковал «лексус» Джоеля.
Он выключил компьютер и чуть приоткрыл занавеску. Ни в одной из хижин свет не горел, на той стороне канала привычно мерцали огоньки. Шел моросящий дождь. Он очень устал, и его не покидало ощущение безнадежности. Ангела в нелепой позе на полу в квартире на Шеппаргатан – картинка точно прилипла к сетчатке.
От жалости к себе выступили слезы.
А если это и вправду он?
Невозможно? Почему невозможно… Помрачение сознания, вспомнил он термин. Разве не то же самое было тогда с Эвой Дальман? Полный блэк-аут, мир почернел и исчез, а когда сознание вернулось…
Ангела открыла дверь кому-то, кого ждала. А ждала она Катца, они договорились о встрече.
Ну, нет. Он доверял своей памяти. Это был не он.
Издалека донесся вой сирены. Сердце мгновенно забилось, хотя он прекрасно знал, что это мчащаяся в Южный госпиталь «скорая помощь».
Где-то уныло, с равными, как по метроному, промежутками, мяукала кошка. Пьяные голоса – мимо шла группа крепко поддавших юнцов.
Он инстинктивно понимал – долго здесь оставаться нельзя. Рано или поздно его найдут.
Йорма. Он давно уже не слышал о нем… неважно. Надо разыскать Йорму.
* * *
Они не виделись с конца нулевых. Тогда Йорма в очередной раз загремел в тюрьму за соучастие в вооруженном грабеже и только что освободился. Встретились в кафе в «Галерее» и обрадовались, как дети. С Йормой так всегда: могли годами не видеться, а встречались так, будто расстались вчера. Братья по оружию, подумал тогда Катц, это на всю жизнь, неважно, какое оружие и за что сражались. Он разглядывал угольно-черную челку и крепкие, сжатые в кулаки руки, годные на что угодно – в зависимости от обстоятельств. Построить дом, к примеру. Или защитить свою честь. Или, ко всеобщему удивлению, играть на рояле. Их дружба была настолько безоговорочной и безусловной, что напоминала скорее братскую любовь.
Знакомы они были с детства. Когда Катца после смерти родителей поместили в детский дом, Йорма был уже там. Его поместили туда насильно, согласно параграфу третьему соответствующего уложения. В глазах социальных служб – безнадежный случай. Но еврейский мальчик-сирота видел в нем себя самого. Оба темноволосые, смуглые, они отличались от окружения. А то, что Йорма играл на фортепиано, противоречило всем неписаным законам, как если бы на свалке ни с того ни с сего выросли королевские орхидеи.
