Сам он позвонить, как и сказал Клингберг, не мог. Исходящие звонки блокированы. Он вынул сим-карту – доминиканский оператор.
Ну и пусть лежит.
Данни распаковал чемодан и сумку, развесил одежду в шкафу, отнес в ванную бритвенный станок и зубную щетку. Сам не зная зачем, поставил на письменный стол амулет. Опять мысленно повторил слово: пакé. Вынул ноутбук и подключился к гостиничному Wi-Fi – слава богу, открытая сеть, а то пришлось бы бежать в лобби за паролем. Решил позвонить Эве по спутниковому телефону, но передумал и послал сообщение по е-мейлу.
На тумбочке стояла пятидесятиграммовая бутылочка трехзвездочного рома. Данни достал из холодильника кока-колу, смешал с довольно слабым «Куба Либре», вышел на балкон и сел в плетеное кресло под маркизой. Дверь в номер оставил незакрытой – хоть какой, но ветерок.
Отель помещался на маленькой тихой улочке, в стороне от популярных туристских маршрутов. На углу зеленщик. Стоит у лотка с фруктами и обмахивается веером. Неожиданно появился и всадник – однорукий ветеран на муле. У входа попрошайничают два чумазых мальчугана.
Катц просидел на балконе больше часа, потягивая свой почти безалкогольный коктейль и ожидая звонка. Наконец плюнул и пошел прогуляться.
Остаток дня он бродил по городу с мобильником в нагрудном кармане. Зашел в Санта-Марию, самый древний кафедральный собор Нового Света, воздвигнутый еще в самом начале испанского владычества. Посмотрел на роскошный Алькасар-де-Колон, дворец вице-короля, прошел по парку, где мучились от жары кусты гибискуса.
Он бесцельно блуждал в паутине старинных улочек города, когда-то послужившего образцом для всех городов в отвоеванных испанцами странах. Толкотня невыносимая, полно американских туристов, попрошайки… крайняя нищета в сочетании с неописуемой, бесстыдной роскошью.
То и дело поглядывал на телефон – боялся пропустить звонок Клингберга в несмолкающем городском шуме. Но телефон молчал. Ему ничего не оставалось делать, кроме как ждать.
Время приближалось к полудню. Он постоял на площади, наслаждаясь прохладной пылью фонтана и вспомнил, что ничего не ел после самолета. Зашел в кафе на набережной Малекон. Достал брошюру и за едой прочитал историю островного государства. Выпил две чашки кофе.
Гиспаньола открыта Христофором Колумбом во время самого первого его плавания в 1492 году. Двести лет испанского владычества. Потом западная часть острова отошла к Франции и стала называться Гаити. Обеими странами фактически управляли богатые плантаторы – они составили гигантские состояния на экспорте сахара.
Во время наполеоновских войн на французской половине острова началось восстание рабов. Предводителю повстанцев, Туссену-Лувертюру, удалось выгнать французов, после чего он немедленно объявил себя императором. Последовала кровавая гражданская война, но с рабством было покончено, и была проведена земельная реформа, которую вынуждены были оплатить сами плантаторы.
А на испанской половине Гиспаньолы рабство как было, так и осталось, и это служило постоянным яблоком раздора между Доминиканой и Гаити – полвека пограничных стычек и войн, конфликты из-за расовой принадлежности, языка, свободы и рабства, а главное, взаимной ненависти черных и белых.
В тридцатые годы двадцатого века генерал Трухильо, большой поклонник США, захватил власть в Доминиканской Республике. Благотворитель, как его презрительно называли в народе, первым делом переименовал главный город в свою честь. Вел откровенно расистскую политику по отношению к этническим гаитянам. Отношения между правительствами в Санта-Доминго и Порт-о-Пренсе становились все более напряженными, и в конце концов разразился так называемый Петрушечный геноцид, о котором рассказывала Ангела Клингберг, – доминиканская армия уничтожила в приграничных районах свыше тридцати тысяч гаитян.
Молодые офицеры задумали взять власть в свои руки. Составили заговор и убили Трухильо в начале шестидесятых. В стране постепенно стала налаживаться система, более или менее напоминающая демократию. Развивался туризм, модернизировали сельское хозяйство, и Доминикана в восьмидесятых годах считалась одной из самых богатых стран региона. Гаити же как была нищей, так и осталась.
Катц отложил брошюру и посмотрел на окаймляющий набережную ряд величественных пальм. За соседним столом две женщины ворчали – им не понравилось, что их обслуживают африканос. С другой стороны пирса стояли роскошные многомиллионные катера и яхты. Небо все темнело, откуда-то с гор доносились грозовые раскаты.
Катц решил вернуться в отель.
Успел вовремя – буквально через минуту разразился тропический ливень с ветром. Свет погас. Он присел за ноутбук, но аккумулятор оказался разряженным.
Спутниковый телефон, который дала ему Эва, тоже не работал: разрядились аккумуляторы. Ему не давала покоя мысль, что ей нужно с ним поговорить, что у нее есть какие-то важные новости. За эти двое суток что-то произошло.
* * *
Секретарь социальной службы в «Марии» – реабилитационном центре для молодежи – оказалась небольшого роста женщиной лет тридцати, с родимым пятном под левым глазом. Положила перед Эвой папку с документами и начала рассказывать.
– К сожалению, врачебная тайна на Юнаса уже не распространяется, – горестно сказала она. – Теперь уже не распространяется, когда его нет в живых. Я встречалась с ним меньше трех месяцев назад. Он покончил с наркотиками. И мне показалось, навсегда.
– Почему вам так показалось?
– Опыт, знаете ли… Он и в самом деле хотел завязать, как они выражаются… для него это было экзистенциальное решение, а это всегда перспективнее, чем все вместе взятые принудительные методы и реабилитационные программы. И он добился своего. А это, знаете ли… щепетильная задача. Воля должна победить зависимость. Кстати, вам известно, как реагирует организм на внезапную отмену героина?
– Вообще говоря, известно…
– Боль. Зуд во всем теле, будто под кожей копошатся тысячи насекомых. Тоска, страх, бессонница, боли в животе, иногда очень сильные. Приходится вызывать хирурга, чтобы тот исключил так называемый острый живот… Рвота, диарея… кости кажутся хрупкими, будто гипсовыми, малейшее прикосновение – как удар кулака.
– И как ему это удалось?
– Где-то раздобыл трамадол и кодеин и тайно принимал в первые дни, на этапе детоксикации. Это, конечно, смягчает симптоматику, но успех Юнаса только этим не объяснишь. Он и в самом деле страстно хотел покончить с наркотиками.
– А как вы с ним общались? Насколько мне известно, он был глухим.
– Мои родители тоже глухие, так что я выросла в среде, где преобладал язык жестов. Думаю, я одна во всей стране, кто может помочь глухим наркоманам, а их гораздо больше, чем можно подумать. К тому же Юнас, если пользовался слуховым аппаратом, кое-что слышал.
Эва пролистала папку. Психологические характеристики, результаты ранее проведенных реабилитационных программ, данные о Сандре Дальстрём и Линни Хольм. Это, похоже, самое важное. Старые расследования, решение о помещении в детский дом… и ни слова о его биологических родителях. По-видимому, на эти материалы все еще распространялся закон о неразглашении, и чтобы с ними ознакомиться, требовалось особое решение прокуратуры.
