Голос не слушался. Сандра отмотала кусок изоленты и откусила. Шрамы от укусов на руке блестели в косом свете из открытой двери.
– Откуда у него такая власть над тобой? У Джоеля?
– Любовь, – буднично сказала Сандра. – Что же еще.
Значит, у них что-то было, еще когда тот был подростком, решила Эва, потихоньку проверяя, насколько туго затянуты ремни на руках. Оба нуждались в любви. Сандра надеялась, что ей удастся перенести хотя бы часть этой любви на Линни, но ничего не вышло. Она продолжала встречаться с Джоелем, хотя он беззастенчиво ее использовал.
– Ты так и не сказала мне всю правду. Кто-то еще знает, что ты здесь?
– Нет.
Сандра покрутила какое-то колесико на пистолете.
– Добавим напряжение… знаешь, пойду-ка я к твоей доченьке, проверю, как это работает.
Ярость, поднявшаяся в ней за долю секунды, оказалась сильнее, чем страх и боль.
– Если ты до нее дотронешься, тебе не жить! – выкрикнула Эва.
Сандра равнодушно глянула на нее, затолкала в рот кухонное полотенце, замотала изолентой в несколько оборотов и вышла из комнаты.
Прошло секунд десять, но они показались ей вечностью. Ее девочка обречена, она сама обречена, и когда все это кончится, останется один Арвид. Откуда-то издалека донесся голос Лизы – она звала маму. Полотенце душило, она с трудом дышала носом.
Внезапно раздались два выстрела, один за другим, кто-то крикнул, побежал… и все стихло.
Она потеряла сознание, а когда вновь открыла глаза, перед ней на корточках сидел Йорма и развязывал ремни.
– Лиза, – еле слышно крикнула она. – Где Лиза?
– В другой комнате. С ней все в порядке.
– А Сандра?
– Не знаю… исчезла.
– Ты стрелял?
– Не уверен, что попал, – пожал плечами Йорма. – Я даже не знал, здесь ли ты. Увидел твой шарфик в кусте шиповника… только так и обнаружил вход. Вошел, увидел женщину с пистолетом и выстрелил, не задавая вопросов.
Поддерживая под руку, он провел ее по коридору в комнату без окон в другом конце дома. Она чуть не потеряла сознание – ее маленькая дочь лежала, прикрученная к кровати. Но живая. Живая… все остальное сейчас было не важно.
Если бы ее спросили, как дальше развивались события, она не смогла бы ответить. Она сидела на полу с Лизой на руках, пока Йорма обследовал дом. Сидела и рыдала от страха и облегчения.
Йорма позвал ее в лабораторию. У его ног лежало безжизненное тело Сандры Дальстрём. Приняла яд, решила Эва, – лицо у покойницы было черно-синюшного цвета. Позвонила Уле и сказала, что кошмар закончился, – она нашла Лизу.
* * *
Он стоял на коленях в убойной клети, почти ничего не соображая. Наверняка то же зелье, что в усадьбе, только сильнее. Клингбергу даже не надо было его связывать – мышцы сделались совершенно ватными.
Что-то на голове… он с трудом сообразил, что это металлическая маска для убоя скота.
Клингберг стоял рядом с пластиковой бутылкой в руке. Понюхал содержимое.
– Тетродотоксин, – сказал он. – И еще галлюциноген, буфотенин. В старые времена яд подкладывали в башмак или выливали на спину. Полная иллюзия смерти. Все симптомы. А потом колдун, собственно, тот самый, кто отравил беднягу, выкапывал труп.
Бедро было горячим от крови, но пуля, по всем признакам, прошла сквозь мягкие ткани навылет, не повредив ни кость, ни крупный сосуд.
Клингберг наклонился, вылил на рану еще несколько капель яда, отвернулся и сказал что-то по-испански человеку в кроссовках.
Дверь открыта. На дороге – несколько одичавших собак. Стоят неподвижно, ждут. Почуяли запах крови.
Явятся, когда его оставят здесь одного… дверь они оставят открытой, все тело будет в крови из раны на лбу, куда ударит смертельный боек убойной маски. Изголодавшиеся собаки сначала слижут кровь, потом будут отрывать мягкие части… откуда начнут? С шеи, скорее всего… сначала Клингберг начнет рвать ему шею зубами, потом собаки. Клингберг, на которого неизгладимое впечатление произвело зрелище на плантации. Еще в детстве – его дед насмерть затравил собаками служащего.
Его охватило странное чувство умиротворения, похоже на героиновый кайф. Мышцы отключились, но эндорфины тут как тут. Значит, так он и умрет, счастливо одурманенный карибским зельем?
Он стоял на коленях, не в силах пошевелить даже пальцем. Рев ветра не умолкал. Куски черепицы летали в воздухе, как сухие листья… и не только черепицы – доски, вырванные с корнем кусты, сломанные ветки. Куски кровельной жести парили в воздухе метрах в тридцати от земли и где-то с грохотом приземлялись.
А здесь, в убойном цехе, все было на удивление спокойно. Человек в кроссовках мерно постукивал по ноге молотком. Он, похоже, в совершенной отключке, еще почище, чем он сам. Зачем-то снял футболку. Нищий бродяга на краю земли. И кто же он? Кристофер Клингберг? Повсюду шрамы от побоев, на спине полосы, били кнутом, как животное. Или еще в детстве? Мертвец, уже давно мертвец. Какая же дикая психологическая травма должна произойти, чтобы человек сам себя воспринимал как мертвеца? И воспринимал ли он вообще что-нибудь?
Клингберг стоял рядом с ним – возможно, хотел насладиться зрелищем казни. Он слышал его слова, но странно, будто тот говорил издалека, из конца бесконечного коридора, тихо и гулко. Он кричит, вдруг сообразил Катц, кричит… старается перекричать свирепый рев тропического урагана.
– Все должно подчиняться логике, Катц. Ты умираешь, я отпускаю девчонку. Готов к самопожертвованию?
Данни попробовал сказать «да», но, оказывается, не мог пошевелить языком, поэтому просто закрыл глаза. Ему все равно не выжить. Клингберг зашел так далеко, что отступать ему некуда, и оставлять живых свидетелей тоже ни к чему.
– Я ведь по-прежнему могу спокойно вернуться в Швецию… все указывает на тебя, правда? Ничего не изменилось. Все висит на тебе. Даже убийство Юлина, единственного, кто мог бы, чисто теоретически, свидетельствовать против меня. А знаешь, почему я его убил?
Он долго и внимательно смотрел на Катца. За дверью по-прежнему оглушительно ревел ураган.
– Я его убил, потому что он хотел убить тебя! – крикнул Клингберг. – Ты все-таки вышел на этого глухого сопляка, и Юлин не хотел рисковать. А я был против. Я, между прочим, спас тебе жизнь… Потому что меня очень развлекала ситуация – тебя ищут с собаками, обвиняют черт-те в чем, чего ты не делал… Симпатично, правда?
Джоель крикнул что-то еще, но Данни не понял. Со слухом творилось что-то странное – то он слышал рев урагана, то вдруг все затихало, и он не мог различить ничего, кроме непрерывного шороха, как в телефоне при дальней связи. Будто кто-то переключал в его голове реле.
– Тебя легко использовать, Катц. Ты заранее осужден, точно как тогда, в Хессельбю.
