А. А. Жданов на торжественно-траурном заседании в январе 1938 г., посвященном 14-й годовщине со дня смерти В. И. Ленина, подчеркнул: «1937 год войдет в историю выполнения ленинских заветов и предначертаний как год разгрома врагов народа»[383]. Лучше и не скажешь… Из стенограммы совещания политработников РККА, проходившего 3–4 августа 1937 г.:
«…т. Смирнов (начальник политуправления РККА): Политическое настроение нашей РККА прочное и хорошее.
…Мы уже проделали за последнее время порядочную работу. Всего из армии уволено за последние месяцы около 10 тыс. человек, и около половины из них как исключенные по политическими мотивам. Но… если бы мы успокоились на этом… это было бы неверно…
…Выкорчевывание всей враждебной сволочи – эта задача стоит перед нами…
Как реагировала РККА на раскрытие шпионских банд? Приведение в исполнение приговора над Тухачевским, Уборевичем и Якиром было встречено и рассмотрено как воля РККА… Встрепенулась буквально вся РККА… Сейчас десятки, сотни тысяч писем поступают… за последнее время поступило более 10 т. Сейчас бдительность народа безусловно поднялась.
т. Троянкер (Военный совет Московского округа): В течение известного периода времени было известное напряжение у части ком. состава. Основная масса нач. става отнеслась к этим увольнениям и к тому процессу очищения, который мы провели, совершенно правильно. Часть командиров, особенно те, которые чувствовали, что до них дойдет очередь… заметно нервничали…
У этой части наблюдалось упадочное отношение к своей работе… Если в момент опубликования приговора Верховного Суда были такие настроения… что никому верить нельзя, настроения панические, упаднические…в основном эти настроения сейчас прекратились»[384].
И все же, несмотря на бодрые реляции, падение авторитета командиров и начальников невозможно было проигнорировать. Во время того же совещания И. И. Смирнов (сменивший на посту начальника Политуправления Гамарника) отметил, что на общем фоне положительных настроений «есть очень много отрицательных и прямо контрреволюционных высказываний. Эти настроения идут, главным образом, по линии разговоров о подрыве авторитета руководителей партии и правительства, о подрыве авторитета командирского состава… Элементы растерянности захватили некоторую часть руководителей, которые потеряли волю и выпустили вожжи из рук. Есть некоторый упадок дисциплины, много происшествий, аварий, самоубийств, поджогов, увечья людей… Число дисциплинарных проступков очень велико. С 1 января 1937 г. по 1 мая 1937 г. мы имеем здесь астрономическую цифру – 400 тыс.»[385].
О разрушительном влиянии репрессий можно судить и по тому, что резко снизился уровень воинской дисциплины, увеличилось число суицидов и аварий. По данным Главного управления РККА, количество самоубийств и покушений на самоубийство во втором квартале 1937 г., по сравнению с первым кварталом, выросло в ЛВО на 26,9 %, в БВО – на 40, в КВО – на 50, в ОКДВА – на 90,9, на Черноморском флоте – на 200 %[386].
Если за период, предшествовавший «Делу военных», с 1 января по 15 марта 1937 г. в ВВС было 7 катастроф и 37 аварий, во время которых погибло 17 человек и ранено 9, то в 1938 г. за такой же период произошли 41 катастрофа и 55 аварий, в которых погибло 73 человека и ранено было 22. Всего по РККА за один 1939 г. во время чрезвычайных происшествий погибло 1178 и было ранено 2904[387].
Во время выступления члена Военного совета Северо-Кавказского военного округа Прокофьева состоялся примечательный диалог:
«Сталин: А как красноармейцы относятся к тому, что были командные кадры, им доверяли и вдруг их хлопнули, арестовали? Как они к этому относятся?
Прокофьев: Я докладывал, товарищ Сталин, что в первый период у ряда красноармейцев были такие сомнения, причем они высказывали соображения [о том, как получилось], что такие люди, как Гамарник и Якир, которым партия доверяла на протяжении ряда лет большие посты, оказались предателями народа, предателями партии.
Сталин: Ну да, партия тут прозевала.
Прокофьев: Да, партия, мол, прозевала.
Сталин: Имеются ли тут факты потери авторитета партии, авторитета военного руководства? Скажем так: черт вас разберет, вы сегодня даете такого-то, потом арестовываете его. Бог вас разберет, кому верить? Голоса с мест: Такие разговоры действительно были. И записки такие подавали»[388].
Когда один из ораторов стал заверять Сталина, что авторитет партии, авторитет армии не подорван, Сталин прервал его и заявил: «Немного подорван»[389]. Вождь, вероятно, сам был ошарашен масштабами происходившего, если счел возможным публично сделать такое признание.
Разгрому подверглись и органы советской военной разведки. 21 марта 1937 г. Сталин на совещании в разведуправлении РККА открыто заявил его руководящему составу, что оно якобы «со своим аппаратом попало в руки немцев», и дал установку о роспуске агентуры за рубежом. Даже после того как чистки в армии и на флоте пошли на убыль, Сталин продолжал не доверять ни руководителям разведуправления, ни его работникам. В результате репрессий сильно пострадали центральные и периферийные разведорганы, серьезный урон был нанесен разведывательной сети, и прежде всего – в Германии[390].
Репрессиям подверглись сотни изобретателей и инженеров-конструкторов, работавших в сфере новейших вооружений. Среди них С. П. Королев и А. Н. Туполев. (Поэтому знаменитые «катюши» появились на фронте только в 1943 г., поэтому основной авиационной единицей к началу войны был фанерный У-2, а в финскую кампанию советские солдаты были вынуждены использовать винтовки времен Первой мировой.)
На Лубянке Туполев не выдержал «особых мер воздействия» и дал показания на себя и своих коллег, что и явилось доказательством его вины. Через пять дней непрерывных допросов 26 октября 1937 г. Туполев подписал подготовленное на пишущей машинке заявление на имя наркома внутренних дел Ежова:
«Желая чистосердечно раскаяться в совершенных мною перед Советской властью преступлениях, сообщаю: я был антисоветски настроенным человеком с первых же дней Октябрьской революции, которую я встретил враждебно. Сперва вокруг Жуковского, а затем вокруг меня группировались антисоветски настроенные лица, работавшие со мной в деле опытного самолетостроения ЦАГИ… Я направлял работу опытного самолетостроения ЦАГИ на конструирование и постройку особо больших самолетов с тем, чтобы задержать развитие наиболее нужных самолетов нормальных размеров и типов… Вооружение на самолетах мною устанавливалось вредительски… Практические работы по вредительскому проектированию самолетов проводились под моим личным указанием и руководством»[391].
Туполев был осужден по 58-й статье. Ему повезло – он избежал высшей меры наказания. К расстрелу были приговорены директор завода № 24 Наркомата авиапромышленности Марьямов И. Э., начальник Главного управления авиационной промышленности – директор завода № 26 Королев Г. H., заместитель начальника планово-технического отдела завода № 156 Наркомата оборонной промышленности Инюшин К. А., директор ЦАГИ Харламов H. М. и другие. Туполев и многие другие избежавшие расстрела были отправлены на работу в «шарашки» – специальные конструкторские бюро закрытого типа[392].
