На протяжении хода процесса шаги следствия были направлены на получение от арестованных как можно большего количества фамилий мнимых соучастников, преимущественно (но не исключительно) участвовавших в реализации военного сотрудничества с рейхсвером в 1921–1933 гг. Поскольку практически вся военная элита Советского Союза была вовлечена в контакты – вся она стала объектом фальсификации. Изначально обвиняемым инкриминировался то «правый уклон», то участие в зиновьевской группировке, то в троцкистской. (Следствие в это время шло по аналогии с уже законченными образцово-показательными процессами.)
Все эти обвинения были введены под «крышу» главного обвинения – пособничество германскому фашизму и шпионажу. Контакты с рейхсвером были стержнем обвинений, выдвинутых против советских военачальников, они выдвигались как тождественные шпионажу. О методах дознания дополнительно свидетельствуют, в частности, психолингвистическая и почерковедческая экспертизы, проведенные по запросу автора исследования.
Обвинение в шпионаже в пользу Германии, в сочетании с троцкизмом, позволяло Сталину, лично курировавшему процесс и направлявшему его ход через следователей и прокурора, избавиться от профессиональной оппозиции в рядах РККА. Речь идет, разумеется, не о мнимой изменнической деятельности кого-либо из осужденных, но о недовольстве деятельностью наркомата обороны, о жестко отрицательной позиции в отношении сближения с гитлеровской Германией, о критичном отношении к партийно-правительственным мероприятиям в сфере коллективизации и индустриализации.
Сталинское правительство не могло не замечать, что РККА является практически единственной структурой государства, сохранившей монолитность и крепкое интеллектуальное ядро. Структурой, готовой, несмотря на внутренние профессиональные (но не идеологические) разногласия, выдвинуть из своих рядов лидеров, несомненно более ярких и профессиональных, чем Ворошилов, Буденный и другие.
В сталинской политической системе оппозицией могло считаться любое интеллектуальное, даже непубличное, осмысление происходящего, сталинское руководство преследовало и еще одну цель: обществу дали понять, что в нем нет ни одной неприкасаемой сферы, что подозреваемым может стать каждый. Атмосфера всеобщей подозрительности многократно усилилась. А внутри армейской среды страх оказаться «врагом народа» буквально парализовал любые проявления профессиональной инициативы.
«Дело военных» не только катастрофически количественно уменьшило состав РККА: оно уничтожило советскую военную элиту, в большей степени нарушив преемственность поколений, чем Октябрьская революция 1917 г. Массовые репрессии сделали невозможным сохранение незыблемого в армии правила: беспрекословного подчинения приказу и, соответственно, безоговорочного доверия командиру. Армия, в которой обнаружилось столько «шпионов», лишилась и доверия народа.
Были заморожены научные исследования, связанные с деятельностью уничтоженных военачальников или курировавшиеся ими. Беспрецедентное истребление всей армейской вертикали, исчезновение наиболее образованной ее части, стажировавшейся в Германии и восприимчивой к международному опыту, привело к тому, что РККА оказалась отброшенной на десятилетия назад. Закрыты (вплоть до 1941 г.) актуальные исследования в авиационной и танковой промышленности, в новых отраслях военной промышленности. Не проводились учения и маневры, основанные на принципах ведения современных войн.
«Дело военных» и последовавшие за ним массовые репрессии среди военных дискредитировали СССР в глазах даже относительно толерантных западных держав: государство, заявившее о раскрытии в руководстве армии шпионского заговора, могло вызвать только подозрения и не могло восприниматься как источник серьезной военной угрозы. Уничтожение военной элиты трактовалось Западом как явный признак коллапса государственной системы Советского Союза. Все эти обстоятельства нанесли невосполнимый урон государственной безопасности СССР.
Глава III
ИГРА ВСЕРЬЕЗ: СССР и гитлеровская Германия до начала второй Мировой войны
§ 1. СССР и Третий рейх: брак по расчету
Дата 30 января 1933 г. обозначила крутой поворот в советско-германских отношениях. В этот день А. Гитлер стал новым рейхсканцлером Германии. «Рапалльский период» уходил в прошлое. Произошедшие изменения нельзя трактовать как разрыв или «замораживание» контактов. Уместнее в данном случае вести речь о трансформациях. Гитлер начал свою внешнюю политику с борьбы против версальского «диктата». Под лозунгом «мира» он игнорировал наложенные на Германию ограничения и на свой манер помог вновь обрести полную действенность односторонне сформулированному в 1919 г. праву народов на самоопределение. Но за стратегией пересмотра Версальского договора, которую гитлеровские пропагандисты изображали в благоприятном свете, просматривались агрессивные внешнеполитические намерения.
Наряду с внутренней консолидацией и созданием тоталитарного государства, формирование которого Гитлер ускорил жестокими методами, он преследовал две основные цели: не останавливающееся ни перед каким риском завоевание «соответствующего численности населения жизненного пространства» на Востоке (при одновременном сведении счетов с большевизмом) и установление своего господства в Европе, с которым он намеревался связать ее националистическое преобразование в духе своей расовой теории[440].
К началу 30-х гг. Советскому Союзу удалось прорвать международную изоляцию. Однако его экономическое и военное состояние еще не позволяли партийному и государственному руководству СССР в полной мере ощущать себя лидерами мировой державы, не опасающейся за свою безопасность. Чтобы стать ею, необходимо было использовать все имеющиеся в распоряжении средства. Защита собственных интересов могла осуществляться двумя путями.
Один из них – содействие мировой революции и развитию революционной борьбы в капиталистических и развивающихся странах. Эта тема не снималась с повестки дня в 30-е гг., хотя и отошла на второй план. Бесперспективный в этом отношении опыт 20-х гг. не прошел даром для советского руководства. Все очевиднее становилось: большинство населения развитых европейских стран отнюдь не стремилось следовать за СССР в его «социалистическом выборе». Как было заявлено в 1934 г. на XVII съезде, СССР рассчитывал только на «моральную поддержку миллионных масс рабочего класса всех стран…»[441] Это означало, что отныне идеи мировой революции становятся лишь одним из вспомогательных инструментов внешней политики СССР по обеспечению своих собственных интересов.
Второй путь – использование межимпериалистических противоречий с целью установления с отдельными странами выгодных военных и экономических связей. При возникновении войны это означало максимальное использование ее хода и итогов для упрочения своего положения. Впрочем, Советский Союз к середине 30-х гг. не стремился к участию в войне. Поэтому партийное и государственное руководство страны открыто заявляло, что оно рассчитывает на «благоразумие тех стран, которые не заинтересованы по тем или иным мотивам в нарушении мира и которые хотят торговать с таким исправным контрагентом, как СССР»[442].
