Проекты индустриализации первого сталинского пятилетнего плана расценивались в Германии отнюдь не как доказательство эффективности коммунистической экономической системы, а как ошибочные инвестиции гигантских размеров. Предприниматели, по оценкам западных ученых, испытывали значительную «усталость от России», а сторонники делового сотрудничества с СССР в кругах политики и бюрократии с конца 20-х гг. все более оттеснялись на задний план[538].
Поездки в Советский Союз групп ведущих германских промышленников в начале 30-х гг. приносили лишь незначительные результаты. Они хоть и способствовали получению личных впечатлений 0 возможностях развития страны и ее ресурсах, но мнения относительно германского участия в ее экономике разделились. В то время как одни хотели бы видеть в экспортных возможностях, в первую очередь в машиностроении, шанс выживания для Германии, большинство осталось настроено скептически, а то и враждебно в отношении индустриализации России. Для этого раскола среди экономической элиты, с одной стороны, был характерен краткосрочный экспортный бум в немногих отраслях промышленности, а с другой – слухи о разрушительном демпинге ответных советских поставок в сельскохозяйственной области[539].
Установление национал-социалистической диктатуры в Германии, как упоминалось, привело к радикальным переменам в экономической и торговой политике. Интересы экспортной и инвестиционной промышленности, занятой до сих пор делами с Востоком, а также крупных ведущих банков обратились к вооружению и в возрастающем объеме развивались в направлении автаркии в рамках расширенного крупномасштабного экономического пространства[540]. Торговля с Россией быстро сократилась. Если в «эпоху Рапалло» политика подталкивала экономику к вовлечению в сотрудничество с Россией, то с 1933 г. политические установки в отношении Москвы стали враждебными. Попытка Я. Шахта, национал-консервативного министра экономики до 1938 г., удерживать внешнеэкономическую политику в стороне от политико-идеологических трений провалилась вследствие протеста Гитлера[541].
Лишь немногие лидеры германской экономики после прихода к власти Гитлера сохранили свое положительное представление о России времен Рапалльского договора. К ним принадлежал деятель авиапромышленности Г. Юнкере. В качестве первопроходца сотрудничества с нашей страной при строительстве авиазаводов и в развитии гражданского воздушного флота в Советской России он вначале получал поддержку со стороны рейхсвера, но затем она была прекращена в результате громкого конфликта. Юнкере умер в 1935 г., а уже два года спустя в цехах его завода в Дессау строились бомбардировщики для «воздушного блицкрига».
В предложениях по дальнейшему развертыванию вооружений, направленных Гитлеру в 1936 г. одним из влиятельнейших представителей тяжелой индустрии Г. Рехлингом, принципиальное положение о «категорической враждебности по отношению к Советскому Союзу» было зафиксировано открыто, без эвфемизмов[542]. Для одного из виднейших деятелей крупной промышленности, председателя наблюдательного совета концерна «ИГ Фарбен» и руководителя имперского ведомства экономического развития К. Крауха Россия также находилась в центре внимания, о чем свидетельствуют «Памятные записки», которые по его указанию готовились для Гитлера и Геринга в канун Второй мировой войны. Политические соображения в них играли меньшую роль, чем экономико-стратегические выводы с учетом предстоящей войны в условиях блокады. По мнению Крауха, которое совпало с оценкой большинства немецких экономических экспертов того времени, захват ресурсов России являл собой непременное условие для успешного ведения войны Германией[543].
Несмотря на значительные успехи советского народного хозяйства, достигнутые за две первые пятилетки, СССР был недостаточно развит в сфере наукоемких, высокотехнологических отраслей экономики. (К ним традиционно относятся такие отрасли промышленности, как оптическая, химическая, авиационная, точное машиностроение, производство электро– и радиооборудования и прочие.) Качество производимой в СССР промышленной продукции далеко не всегда удовлетворяло потребителей.
Технологический прорыв мог бы быть осуществлен в равной мере как за счет развития отечественных науки и технического производства, так и за счет заимствования высоких технологий у ведущих капиталистических стран. Последнее обстоятельство учитывалось немецкой стороной в ее экономической политике по отношению к СССР.
В закрытом докладе «Русского комитета германской экономики», подготовленном в октябре 1935 г., отмечалось:
«Под давлением необходимости русская тяжелая промышленность…будет вынуждена в ближайшее время импортировать высококачественные германские изделия, которые высоко ценятся Советами»[544].
В докладе раскрывались и причины такой зависимости СССР:
«Освоение и копирование типов конструкций, имеющихся на мировом рынке, а затем дальнейшее усовершенствование их» – эти слова являются руководящими для отечественного машиностроения. «Основная тенденция советской экономической политики состоит в том, чтобы ввозить стандартные типы заграничных станков с целью точного копирования и изготовления их на советских заводах»[545].
Торговый представитель СССР в Германии Канделаки подтверждал, что в 1935–1936 гг. большинство объектов германской промышленности заказывалось в одном экземпляре, как образцы для изучения и возможного копирования. Немецкие поставки, резко сократившись по сравнению с «рапалльским периодом», по своей сути теряли инвестиционное значение и большей частью фактически только информировали о состоянии германских технологий. По данным советской таможенной статистики и НКВТ, подобная тенденция отбора оборудования сохранилась вплоть до начала 1940 г.
До 1935 г. экспорт германской высокотехнологической продукции был минимален. Тем не менее, несмотря на существовавшие трудности политического характера, советским техническим специалистам в определенной мере удалось познакомиться со многими интересующими их вопросами. Для этого применялись самые различные способы: направление в Германию представителей для изучения соответствующих отраслей производства и подписание контрактов на поставку отдельных образцов, заключение лицензионных договоров и соглашений об оказании технической помощи, а также использование «неофициальных» каналов для получения тех видов оборудования, которые немецкая сторона не желала продавать СССР.
Некоторые германские фирмы были настроены достаточно доброжелательно к сотрудничеству с советскими организациями. Так, в ответ на просьбу уполномоченного наркомата тяжелой промышленности при торгпредстве СССР в Германии от 2 января 1934 г. допустить двух советских инженеров к посещению заводов фирмы «Адам Опель», немедленно был получен положительный ответ. «…Мы охотно готовы…показывать наш труд. Мы делаем это во многом для того, чтобы показать Вашим господам, как это происходит у нас в действительности, особенно после того как мы заметили, к сожалению, что в сообщениях русских газет о немецких автомобильных заводах пишется некорректное и не соответствующее действительности»[546].
В 1933–1934 гг. в Германии побывали конструкторы-моторостроители Харьковского паровозостроительного завода, занимавшиеся разработкой нового танкового двигателя. С немецкими техническими достижениями в этой области ознакомились Я. Е. Вихман и К. Ф. Челпан. А. А. Микулин изучал производство фирмы «БМВ» в сравнении с разработками «Роллс-Ройса», «Испано-Сюизы» и «Фиата». В результате этой работы была закуплена лицензия на производство в СССР двигателя «БМВ» мощностью в 500 л. с. Уже в 1934 г. было развернуто производство среднего танка Т-28 с мотором этого типа[547]. Германскую авиационную промышленность осенью 1934 г. изучал начальник Главного управления Гражданского воздушного флота И. Ф. Ткачев.
