Военный министр Германии Вернер фон Бломберг утверждал:
«Главным противником армии является Польша… Польша свои новые вооруженные силы строит с помощью французских, русских (эмигрантских. – Ю. К.) и австрийских офицеров, что польский офицерский корпус формируется из интеллигенции и что высокий культурный уровень ее населения уменьшает трудности военного образования. Оно знает, что Польша с помощью французов и (других. – Ю. К.) иностранных наставников создала хорошее техническое вооружение и мощную военную индустрию. Из этих представлений были сделаны правильные выводы. При дальнейшем прогрессе по пути, утвержденному в 1925 г., без сомнения через некоторое время удастся использовать имеющиеся преимущества»[64].
Тем внимательнее исследовали ситуацию в рейхсвере как внешнеполитическое ведомство, так и советский генштаб. Показателен отчет о поездке в Германию командира и военного комиссара 5-го стрелкового корпуса А. И. Тодорского от 5 октября 1928 г., представленный им в наркомат обороны.
«“…Если бы Россия была в союзе с нами, сейчас мир принадлежал бы нам” (Тодорский цитирует распространенную в то время в рейхсвере точку зрения. – Ю. К.). Отсюда встречает сочувствие связь с Россией (в довоенном о ней представлении) как исправление допущенной перед 1914 г. ошибки. Отсюда в общем и целом хорошее отношение и к представителям Красной Армии и со стороны населения, и со стороны рейхсвера. В вечность Версальского договора никто не верит. Общее мнение, что Германия будет снова великой и свободной (в капиталистическом понимании) страной, но возможность этого обусловливается такой ситуацией (со многими неизвестными сейчас), что политика маневрирования на внешней арене, при накапливании сил внутри страны, признается единственно правильной. Естественно, что никто не отвечает на вопрос, будет ли узел Версаля разрублен мечом или развяжется сам собою. Возможность решения вопроса мечом не исключается»[65].
Группа советских военных, вернувшаяся из Германии отмечала, что рейхсвер вообще и немецкий Генеральный штаб в частности крайне отрицательно относятся к существующему демократически – парламентскому строю, руководимому социал-демократической партией.
«Пацифизм, естественно, встречает в этих кругах самое отрицательное отношение. Целый ряд унижающих достоинство Германии фактов со стороны союзнической комиссии разжигают еще больше шовинистические настроения не только в рейхсвере, но и в широких мелкобуржуазных слоях. Неизбежность реванша очевидна. Во всем сквозит, что реванш есть мечта германского Генерального Штаба, встречающего поддержку в крайне правых фашистских группировках Германии… Поэтому реакция возможна не в сторону монархии, а в направлении фашизма»[66].
Но «реакция в направлении фашизма» не стала для советского руководства препятствием для упрочения отношений с рейхсвером. Краскомы, стажировавшиеся в Германии, отмечали в донесениях:
«…Ненависть военных кругов к Франции – чрезвычайно остра. Занятия (тактические) в Генштабе и в Академии показывают, что армия готовится к войне с Францией и Польшей. Блок с Англией встречает много затруднений, во-первых, потому, что Англия поддерживает… в своей антирусской политике Польшу, враждебность к которой чрезвычайно остра в Германии, особенно в военных и правых кругах… Наличие общего противника – Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает Германский Генштаб по пути тесного сближения с Советской Россией»[67].
Что касается враждебного отношения к пацифизму, то здесь Советская Россия и Германия были единомышленниками. В докладе «О характере современных войн в свете решений 6-го Конгресса Коминтерна» Тухачевский в русле концепции «революции извне» по-прежнему постулировал, что «грандиозные войны, пока большая часть света не станет социалистической, являются неизбежными», и поэтому, считал он, «задачей компартии является настойчивая, повседневная пропаганда борьбы против пацифизма»[68] (выделено мной. – Ю. К.).
В 1932 г., в то время как дипломаты вели переговоры о заключении договоров о ненападении между СССР и его западными соседями, заместитель наркома обороны – начальник вооружений РККА Тухачевский представил план молниеносного разгрома Польши (выражая при этом готовность разработать аналогичные планы против Латвии и Румынии). Если этот эпизод может быть объяснен личными амбициями Тухачевского, то другие документы военного ведомства свидетельствуют об упорных попытках руководства Красной Армии сохранить прежние ориентиры стратегического планирования. Доклад старших командиров РККА И. Н. Дубового и Б. Н. Урицкого (первый из них вскоре возглавил Харьковский военный округ, а второй – Разведывательное управление генерального штаба), представленный ими по возвращении из Германии и датированный ноябрем 1933 г., был проникнут сочувствием к стратегическим устремлениям рейхсвера. Авторы настаивали на сохранении советско-германского сотрудничества, причем не столько «по учебно-информационным соображениям», сколько ради «тщательного наблюдения за происходящим там [в Германии], чтобы быть готовыми использовать все благоприятные для нас возможности»[69].
31 июля 1932 г. на очередных выборах в рейхстаг Национал-социалистическая рабочая партия Германии (НСДАП) набрала 37 % голосов, став крупнейшей фракцией в парламенте. Путь к этой победе длился почти четыре года. На выборах в рейхстаг в 1928 г. НСДАП получила около 3 % голосов, в сентябре 1930 г. – уже более 18 %. В обращении НСДАП 1 марта 1932 г. говорилось: «Гитлер – это девиз для всех, кто верит в возрождение Германии… Гитлер победит, ибо народ желает его победы…» 10 апреля 1932 г. президент Пауль фон Гинденбург с помощью правых социал-демократических лидеров был повторно избран президентом, получив 53 % голосов, Адольф Гитлер – 36 %, лидер немецких коммунистов Эрнст Тельман – 10 %.
Перед Гинденбургом встал вопрос о назначении коалиционного правительства, в которое вошли бы Гитлер и нацисты. 30 января 1933 г. Гинденбург, в результате долгих переговоров, интриг и прямого давления как политиков, так и бизнес-кругов, назначил канцлером Гитлера.
Торжество нацизма оценивалось советскими военспецами как преходящее обстоятельство, которое не может нарушить общности стратегических интересов СССР и Германии: «исторические перспективы сейчас очень переменчивы; конкретно можно и нужно уже сейчас думать о послегитлеровском периоде»[70].
§ 2. РККА – быть или не быть?
1923 г. явился рубежом, поставившим под сомнение романтико-милитаристские надежды советского руководства на грядущую мировую революцию. (В этом году было разгромлено упоминавшееся в § 1 гл. II Гамбургское рабочее восстание.) Началась продолжительная эпоха относительно прагматичных, но отнюдь не лишенных двойных стандартов, поисков новых векторов внешней политики СССР. Разумеется, этот поиск не мог проходить без опоры на вооруженные силы.
1 ноября 1923 г. наркомвоенмор Л. Троцкий предложил Политбюро ЦК обсудить предложенную им «схему командующих фронтами, начальников штабов и командармов»[71]. 12 ноября 1923 г., после обсуждения на Оргбюро ЦК и утверждения на Политбюро ЦК, приказом РВС СССР помощником командующего Западным фронтом был назначен И. П. Уборевич. Командующий фронтом Тухачевский в это время находился в Германии, как упоминалось, в качестве «офицера связи между РККА и рейхсвером».
