8 октября Ф. Шуленбург направил В. Молотову письмо, в котором просил подтвердить, что «1) упомянутая в протоколе и обозначенная на приложенной к нему карте литовская территория в случае ввода войск РККА в Литву не будет ими занята; 2) за Германией остается право определить момент осуществления договора относительно перехода вышеупомянутой литовской территории («Мариампольский выступ». — (О. К.) к Германии»
{53}. Однако эта территория так и не была передана рейху
{54}.
Пакт о взаимопомощи между Советским Союзом и Эстонией был подписан 28 сентября 1939 г, и на следующий день его официальная часть появилась в советских газетах. Согласно статье 3 этого договора Эстонская республика предоставляла Советскому Союзу «право иметь на эстонских островах Сааремаа (Эзель), Хийумаа (Даго) и в городе Палдиски (Балтийский порт) базы военно-морского флота и несколько аэродромов для авиации на правах аренды по сходной цене»
{55}. В специальном «конфиденциальном протоколе» оговаривалось, «что в целях предупреждения и пресечения попыток втянуть Договаривающиеся Стороны в происходящую ныне в Европе войну СССР имеет право, на время этой войны, держать на отведенных под аэродромы и базы участках отдельными гарнизонами в общей сложности до 25 тысяч человек наземных и воздушных вооруженных сил»
{56}. Договор заключался на срок десять лет с возможностью его последующей пролонгации еще на пять лет.
После Эстонии настала очередь Латвии. Учитывая опыт предыдущих переговоров, Москва вполне могла рассчитывать на уступчивость латвийской стороны. 2 октября 1939 г. свою беседу с министром иностранных дел Латвии В. Мунтерсом В. Молотов в присутствии И. Сталина начал со ссылки на «эстонский прецедент»: «Хотелось бы с вами поговорить насчет того, как упорядочить наши отношения. Примерно так, как с Эстонией? <…> Нам нужны базы у незамерзающего моря»
{57}.
Молотова поддержал Сталин, несколько заретушировав откровенность своего наркома и пообещав, так же как и в Эстонии, не трогать конституцию, министерства, внешнюю и финансовую политику, экономическую систему. «Наши требования возникли в связи с войной Германии с Англией и Францией, — объяснил Сталин необходимость ввода войск, … — С Германией наши отношения построены на долговременной основе. Но война ныне разгорается, и нам следует позаботиться о собственной безопасности. Уже исчезли такие государства, как Австрия, Чехословакия и Польша, могут пропасть и другие. Мы полагаем, что в отношении вас у нас подлинных гарантий нет. Это и для вас небезопасно, но мы думаем в первую очередь о себе. Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода и находимся в том нынешнем положении, в каком больше оставаться нельзя»
{58}.
Главу МИД Латвии Мунтерса слова Сталина не убедили: «Теперь мы имеем дело только с Германией и СССР. Поэтому, раз меж ними существует договор о ненападении, то мы не понимаем, о какой безопасности может идти речь?»
{59} Мун-терс вспоминал, что Сталин на это ответил: «Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся… если не мы, то немцы могут вас оккупировать. Но мы не желаем злоупотреблять… Нам нужны Лиепая, Венстпилс»
{60}. Речь шла о незамерзающих портах в Балтийском море, а также о размещении в Латвии советских военных гарнизонов. Сталин сначала назвал цифру в 50 тыс. человек. Мунтерс настаивал на неприемлемости такого предложения, поскольку в этом случае советский контингент сравнялся бы численностью с латвийской армией, и ссылался на общественное мнение в Латвии, которое вряд ли воспримет позитивно размещение советских военных баз в главных городах страны. После этих возражений Сталин снизил количество войск до 30 тыс. человек
{61}.
Однако на следующий день Мунтерс пришел с текстом заявления, в котором от имени латвийского правительства отказывался признать условия договора в том виде, как они были предложены в подготовленном Молотовым проекте. «Самым существенным мы считаем, — говорилось в документе, — что заключение настоящего договора не должно в глазах латвийского народа являться навязанным тяжелым бременем, в котором общественное мнение усмотрело бы ограничение военной и вследствие этого и политической независимости государства и угрозу свободному существованию и развитию народа в будущем… Договор будет истолкован как создающий нечто вроде протектората — неприемлемое для свободного народа положение»
{62}. Сталин взял инициативу в свои руки: «Вы нам не доверяете. Мы вам тоже немного не доверяем. Вы полагаете, что мы вас хотим захватить. Мы могли бы это сделать прямо сейчас, но мы этого не делаем… Еще в августе немцы в переговорах о разделе сфер влияния назвали Даугаву, что означало разделение Латвии на две части. Русские не согласились, заявив, что так обращаться с народом нельзя… Не исключено, что немецкие притязания еще возродятся»
{63}.
Переговоры в Кремле, как это было и в случае с Эстонией, проходили на фоне советских военных приготовлений на границе. 1 октября основная часть войск 8-й армии РККА была перегруппирована к югу от реки Кудеб на границу с Латвией. В тот же день по приказу наркома обороны была проведена воздушная разведка латвийской территории
{64}. В итоге договор о взаимопомощи между СССР и Латвией 5 октября 1939 г. все-таки был подписан. Советский Союз получил право на создание баз в Лиепае и Вентспилсе, а также нескольких аэродромов. Численность советских гарнизонов устанавливалась на уровне 25 тыс. человек — единственная уступка, которой удалось добиться латвийской стороне. Договор заключался на 10 лет с возможностью последующей пролонгации на такой же срок
{65}.
Переговоры с Литвой продолжались с 3 по 10 октября 1939 г. Всего состоялось пять встреч «на высшем уровне». Литовскую делегацию возглавлял министр иностранных дел Ю. Урб-шис, с советской стороны переговоры вели Молотов и Сталин, последний участвовал в трех встречах из пяти
{66}.
Для Литвы Кремль приготовил не только кнут, но и пряник. В этом качестве предлагался город Вильно (Вильнюс), который мог бы отойти Литве в обмен на сговорчивость. Тема Вильнюса впервые обсуждалась во время встречи Молотова с литовским послом В. Наткявичюсом 19 сентября 1939 г., т. е. вскоре после того, как Красная Армия заняла Вильнюс. (Вильно входило в состав Польши до ее раздела в сентябре 1939 г., когда по пакту Молотова — Риббентропа Виленская область и другие территории Восточной Польши отошли к СССР.) Позицию Москвы на тот момент озвучил Молотов: «Проблема Вильнюса может быть решена благоприятно для Литвы. Однако в настоящей сумятице следует подождать, а позже будем говорить и договоримся»
{67}. Однако договариваться пришлось трудно и долго, даже несмотря на эстонский и латвийский прецеденты, и предложенный «пряник». О содержании тайных протоколов Молотова — Риббентропа Литве «намекнули» уже на следующий день после их подписания. Вечером 29 сентября Молотов заявил литовскому посланнику в Москве Наткявичюсу, что после «последних» советско-германских соглашений Литва почти стопроцентно находится в зависимости от политической воли СССР и что Германия не будет возражать против каких-либо литовскосоветских соглашений. Еще четче определил судьбу Литвы Сталин 3 октября 1939 г, в первый день переговоров в Москве по поводу подписания советско-литовского договора о взаимопомощи. Уже в начале заседания советский лидер развернул на столе большую карту и «наглядно» продемонстрировал литовским дипломатам границу сфер влияния интересов СССР и Германии, а также «принадлежность Литвы Советскому Союзу»
{68}.
