— Я всегда знал, что вы можете выкрутиться из самого затруднительного положения.
— Знаешь, Леон, попадись ты мне тогда сразу, уже давно бы кормил червей во рву за лагерем. Очень уж я тогда огорчился, сам не свой был. Рот закрой! Я не позволял тебе его раскрывать! Вот так! Ты, когда молчишь, кажешься почти приличным человеком, а не бесстыжим мерзавцем, каких я еще не видал. Так вот, тебе тогда повезло, не попался под горячую руку. И потом уйти ухитрился, весьма интересным способом. Не будь там Мушду, я бы ни за что не поверил в такое. Да и другие твердили одно и то же слово в слово. И да, ты знаешь, почему сейчас сидишь здесь, а не изучаешь своей задницей остроту кола? Ты, Леон, наглец, каких днем с огнем не найти, но ты не дурак, это признаю. И не самоубийца, жизнь ты любишь. Значит, заявился ты не для того, чтобы я ломал голову над выбором способа твоей казни. Тебе, гаду подколодному, есть что мне предложить. Что-то такое, от чего я вряд ли смогу отказаться. Ради чего пойду на многое, в том числе и забуду о том огорчении, которое я испытал после твоего гнусного предательства. А теперь очень коротко, без дурацких ужимок и тупых шуточек говори: зачем пришел?
— Директория проиграет эту войну. Я принес вам победу.
— Да ты что?! Вот радость-то какая, мне этого тут очень не хватает!
— Я, вообще-то, серьезно.
— Я тоже. Давай подробнее и без глупостей. Не забывай, что мы в лесу, здесь есть из чего вытесать длинный кол, как раз под твой рост.
— Вы не поверите…
— А ты меня убеди.
— Могу я попросить выйти вас из палатки?
— Зачем?
— Просто выйдите, оцените обстановку вокруг нее и вернитесь. Это не шутка, это вас кое в чем убедит без слов. Сэкономит время на объяснения.
— Ну смотри у меня… не забывай про кол…
Грул поднялся, подошел к выходу, откинул полог, сделал шаг наружу, замер. Надо отдать генералу должное: ему хватило пяти секунд, чтобы сделать надлежащие выводы, после чего он неторопливо вернулся, сел на прежнее место, уставился на меня, задумчиво протянул:
— Часовых, заснувших на посту, у нас расстреливают. Ну, или вешают, особенно если с патронами дела плохи.
— Это не тот случай. Часовые невиновны.
— Я почему-то так и решил, что заснули они не по своей вине. Оставили меня, так сказать, без охраны. Там, правда, еще Шфарич есть. Он, конечно, та еще гнусная собака, но предан до невозможности и не трус. Но, мне кажется, что сейчас от него толку мало. Занят он очень. Странным делом занят. Вылизывает грязь с ног какой-то дамы. С виду вроде не местная шлюха, и вообще не видел ее никогда. Странный у нее вид. Ох, она и дылда, даже на сидящую глядеть страшновато.
— Ее зовут Литтейгиса. Она нездешняя.
— Я почему-то так и подумал.
— Она приказала часовым спать, и они уснули.
— Я такое уже видел. Какой-то фигляр выступал перед толпой, говорил разным тупицам, что им следует делать, и они наперегонки выполняли. Он называл это магнетизмом.
— Она при этом ничего не говорит. Литтейгиса просто пальчиком двигает, и кто-то засыпает, а кто-то, оскорбив ее перед этим словесно или как-то иначе, с бурной радостью начинает слизывать грязь с ее обуви.
— Считая Шфарича, четыре человека.
— Да, все, кто рядом был.
— Там еще один на пне сидит. Усатый, загорелый до черноты. Не спит.
— Капитан Дор Танн, Литтейгиса его не трогает, он ведь свой.
Генерал, отодвинувшись от стола, нагнулся, поднял с земляного пола начатую бутылку, плеснул в немытый стакан, опрокинул залпом и не поморщился. Посидел несколько мгновений без движения, плеснул еще раз, но уже в две посудины, протянул одну мне:
— Ром не чета былому, но спасибо, что хоть такой остался. Скольких эта дамочка сможет усыпить вот так?
— От обстоятельств зависит.
— Не шути со мной, Леон! Я не в том настроении! Сколько?!
— На моих глазах она усыпила человек тридцать, а перед этим их парализовала.
— Мало.
— По пути сюда на нас напал дирижабль, она заставила его уйти.
— Уже чуть лучше. Она с юга? Я имею в виду ТОТ юг.
— Да.
— Так и думал. Ты до них, получается, добрался…
— Не совсем.
— Говори.
— Даатлькраас, тот заключенный, который меня призвал в этот мир…
— Я его не забыл.
— Он успел мне кое-что рассказать.
— Расскажи и мне.
— Он сюда пришел не один, а с группой беглецов. Там, на юге, им грозит смерть, они надеялись здесь укрыться. Остановились в горах, Дата послали за море, разведать обстановку. Но ему не повезло, попался агентам.
— Да, а я его потом убил.
— А я его заменил. Мне тогда не моча в голову стукнула, проблемы возникли, вот и пришлось быстро уходить.
— Твои проблемы — мои проблемы. Ты мой человек, Леон. Нет — ты мой демон! Ты не имел права так поступать!
— Такие проблемы вы решить не могли.
— Не верю.
— Уж поверьте. У меня одна надежда оставалась. Я тогда добрался до оставленного Датом животного.
— Летающего.
— Да. На нем добрался до гор, встретился с его людьми. Они почти все маги, и Литтейгиса — одна из них.
— Этих магов тысяча?
— Нет, меньше двух десятков. И они могут вам помочь.
— И как они выиграют мне войну? Если каждый сможет усыпить тридцать солдат на поле боя, мне это ничем не поможет.
— Они разные. У каждого свои способности. Литтейгису отправили со мной только потому, что ее талант может помочь при нежелательных встречах. Она может даже заставить забыть последние события. Хотя в этом ее возможности ограниченны.
— Что могут остальные?
— Мы без лодок, гарпунов и прочего поймали двух китов. И это была самая легкая рыбалка в моей жизни.
— Мне не нужны киты.
— При желании они могут запечь кита живьем. За минуту-другую.
— Жареный кит нам бы все же не помешал, у нас теперь трудности с продовольствием. Но это все же не совсем то, что я хотел услышать.
— Дирижабли…
— Слушаю тебя со всей внимательностью: про дирижабли мне очень и очень интересно слушать. И что там с ними?
— Они очистят небо. Дирижаблей не будет.
— Как?
— Есть способы. Для них это будет легко.
— Гм… Еще что-нибудь?
— Не знаю. Надо смотреть по обстоятельствам. Они разные, у каждого свои способности, но наши войны для них загадка, они понятия о них не имеют. Там, за Срединным хребтом, против магов простых людей не посылают, это верная смерть, причем абсолютно бесполезная. Маги воюют с магами — только так. У нашего противника магов нет; с точки зрения наших новых союзников, такая война будет избиением младенцев.
