Но вот я достал ППШ, наверное, экспериментальный, с рядным магазином-рожком. Их было только пять и мне их отдавать не хотели. Ну ни в какую! Проявив чудеса предприимчивости, провернув чудовищно сложную комбинацию, количество ходов в которой по добыче нужных вещей нужным людям в о-очень длинной цепочке, удивило даже меня, я стал обладателем этой партии ППШ и по три рожка к каждому. Десять из них я внаглую сразу отгрёб к себе. Меня предупредили, что хотя в рожок и входит 35 патронов, больше 32 лучше не снаряжать – пружина слабоватая, может не справиться, придётся менять рожок, потом вручную его переснаряжать.
И вот я – обладатель разгрузки на шесть рожков, по три справа и слева, четырьмя ячейками под РГД, двумя – под Ф-1 (чуть ли не под мышками – это для самоликвидации) и двумя – под противотанковые болванки. На спине, меж лопаток, пришита сумка для малой саперной, которую я заточил, как топор, а рядом крепко пришиты ножны штык-ножа СВТ. Рукоятка штыка будет торчать чуть выше рюкзака, а ручка лопатки – вниз. Вот с нею и пришлось дольше всего провозиться и поломать голову. Ведь лопатка должна извлекаться из чехла одним движением, даже если надет вещмешок, но не выпадать при движении и даже резких манёврах – прыжках, падениях, перекатах. Но сделали!
Так как в разгрузке разместилось только шесть рожков, левый боковой набедренный карман штанов был заменён на подсумок на три рожка. Вот в таком виде я и предстал перед Степановым-младшим.
– Ты бегать-то во всём этом сможешь?
– Должен. Я не думал, что всё вместе окажется настолько тяжёлым. Весит весь этот обвес, наверное, столько же, сколько и я.
– Ага. А ещё приплюсуй вес скатки с шинелью, фляги с водой, сухпай и личные вещи в заплечном «сидоре», плащ-палатки, а зимой – тёплой одежды. А гранаты? Подсумки, я гляжу – пустые? Не поплохело?
– Поплохело. Что-то я не учёл.
– Ладно, так и быть, выручу по-дружески. Давай сюда три рожка. А то харя треснет. Себе сгрёб всё, а мне только с одним запасным рожком дал.
– Ну, ты и жук! Как раскулачиваешь виртуозно! На твои три рожка. Больше не дам. Когда марш-бросок?
– С нами побежишь?
– А куда деваться. Надо наращивать мышечную выносливость. Ни от чего нельзя отказаться. Так что выход один.
– Хребет не лопнет?
– Посмотрим. Мой личный рекорд – 180 кг.
– Это как?
– Штанга.
– А-а! Но это разные вещи. Одно дело вес взят, а другое – тащить постоянно.
– Да, я понимаю. Тем более давно это было. Я был молод, силён, красив и даже не контужен. Не то что сейчас.
Вместе рассмеялись, отправились на «пробежку». Обратно я буквально дополз. И-эх! А так всё хорошо начиналось! Жаль, я не муравей – он тащит в шесть раз больше своего веса и даже не потеет. Но ведь средневековые рыцари таскали на себе не меньше. Говорят, даже бегали в этом и сражались. Ну, спина, держись!
Оказалось позднее, что меня «развели», как лоха. Рожки можно было вставить в любой ППШ. Сам виноват – не надо было показывать столь явный интерес. Классика. Оказалось, что «кидалово» имеет более древние корни, чем я думал.
Приезд нового комбата я прохлопал, а точнее – прохлопотал. Добывал брезентовые походные палатки. Добыл. На весь батальон с тылом, медсанротой, штабом и приданной артиллерией. На всех хватит. Только получилась немало. Несколько машин. Те самые «мухоморы» – так теперь звали перекрашенные ЗиСы. С них сняли ДШК, но треноги не трогали. Получился просто грузовик.
По приезду, сразу пристал к Саньку.
– Ну, что рассказать? Кури-кури, всё равно съезжаем. Показал ему роту. А по роже не видно – доволен или нет. Обыкновенно – морда ожогом перекошена, как маска. Потом провели стрельбы, учебную атаку позиций условного противника. Ничего не сказал. Даже про «доспехи» ничего не спросил. Только перед уездом оповестил, что все подразделения батальона через неделю соберутся здесь, но не прямо здесь, а в полевом лагере в Хоботовском лесу. Так что выдвигаемся прямо сейчас – лагерь ведь нам и строить. Обещал он прислать инженерно-сапёрный взвод первым, но… На сапёра надейся, а на минное поле не ходи.
– Это я вовремя палатки получил. Как знал, как знал!
– Палатки – это хорошо, но землянки надёжнее. Будем учиться землянки рыть и строить.
– Слышь, Сань, по ходу, идёт процесс «окончательной сборки и доводки», как в инструкциях пишется.
– Я тоже так думаю. Скоро в бой.
– Дожди зарядят на днях.
– Так уже.
– Да не такие. А чтобы дороги развезло так, что танки не проходят. Это недели две немец курит. По первым морозам, когда земля схватится – ударит. Всем, что есть, сразу. И теперь – по Москве. Так что, брат, столицу будем защищать.
– Думаешь?
Едва не сказал – «знаю». Но оказалось, «попал пальцем в небо». Шёл сентябрь. Наши войска вяло наступали на западном фронте, бились в окружении на Украине и Юге. И погода стояла хорошая. Ничего-то я не знаю. А что и знаю – из фильмов и складов абсолютной по недостоверности информации – Интернета и школьных учебников.
Комбат-батяня
Отношения с новым комбатом у меня не сложились сразу. Я, в принципе, этого и ждал, как его увидел. Среднего роста живчик, всё лицо обожжено, седой ёжик, громкий голос генерала из «Особенностей национальных охот-рыбалок». Очень суровый и строгий. С такими контакт у меня никогда не получался. Поэтому я и старался не попадаться ему на глаза. Но прямой и недвусмысленный приказ явиться не оставил выбора, и я предстал «пред его очи». Он стал «вынимать из меня душу» – выпытывать биографию, боевой опыт, источник моих знаний. Я парень простой, к славе не стремлюсь, по «доброте душевной» пальцем указал на Сашку Степанова. Не прокатило, и «стрелки перевести» не удалось. Ведь ребята в роте тоже все «добрые и душевные», и все дружно пальцами в меня тыкнули. Что осталось? Контузия. Тут помню – тут не помню.
– Ты мне зубы не заговаривай! Я тоже контуженый.
Обложил меня плотно. Разумных путей выхода из капкана не видел. Буду дурковать.
– Оно и видно.
Воцарилась тишина, все рты поразевали. Не знаю, был майор всегда буйным или в результате контузии перестал владеть своей психикой, но его старались не злить. А злым и недовольным он был всегда. И быстро впадал в ярость, начинал орать, как сирена воздушной тревоги, брызгая при этом слюной, топать ногами, рукоприкладствовать, пистолет выхватывал. Вот и сейчас он взревел, побагровел и понеслось:
– Да, ты….! Да …. тебя …. ….. ….. ….! Ты …. у ….. меня …. …. …. в …. ….
И так может продолжаться долго. В амерских фильмах я видел, что солдат, когда обращался к вышестоящему, перед фразой говорил «сэр» и этим же словом заканчивал. В «спокойном» состоянии майор «обрамлял» любое озвучение любой своей мысли с нецензурного слова, чаще всего начинающегося на «е». А если фраза была не короткой, то и в ней. И вместо знаков препинания. А в ярости вообще переходил чисто на матерный, виртуозно подставляя приставки, суффиксы, окончания. И если приводить его «пламенную» речь в печатном виде, опуская маты, то и получатся только предлоги и множество точек длиною в целые страницы.
