Хорошо Мельник напомнил о жрачке, я же чуть не забыл о сухпаях – хорош старшина! Так и поехали. В пути каждому втолковал порядок «спешивания», держались ближе к дверям, их не закрывали. Пулемёты разместили на платформах, там же – часть людей и грузов, чтобы при налёте быстро покинуть состав.
С тревогой смотрели на заходящее солнце – оттуда ждали налёта. Но налёт произошёл с востока, видимо, возвращающиеся «лапотники» (так вот вы какие, сирена и правда пробирает до печёнки!) решили обстрелять нас. Машинисты загудели, поддали «газу», состав окутался дымом и паром. Сделав по два захода, обстреляв нас из пулеметов, эти два «лапотника» отвалили и улетели на заходящее солнце. Может, боезапас кончался, может, решили не связываться – мы с перепугу палили в них из всего, что было. Тут сыграла роль скорость состава – ехали бы медленно – народ попрыгал бы да попрятался. А тут не спрыгнешь. С испугу – стреляли. Один стрельнул, за ним – остальные.
Налёт прошёл без потерь – все живы и целы. Только глаза лихорадочно блестят, смеются часто, возбужденно пересказывают друг другу свои впечатления.
Состав замедлил ход, начал притормаживать.
– Приготовиться к высадке!
Полустанок. Выходная стрелка разбомблена. Никто не чинит. Будка осмотрщика стоит с открытой дверью. Остановились.
– Пошёл! Пошёл! Ты чего мечешься? Бери ящик, становись в очередь. Сгружаем всё, потом сами. Давай, давай, пошевеливаемся! Кто отстанет – пёхом догонять будет!
А ротный, вот жучара! Ослушался команды Ё-комбата, ротный обоз не сгрузил (погрузил обратно). Теперь Тарасенко организовывал разгрузку телег и лошадей. Я повёл своих помогать. После разгрузки командиры подразделений обежали все вагоны и платформы, проверяя. И я тоже проверил два вагона и три платформы, за которые был старшим. Спрыгивали уже на ходу. Догнали своих, уже выстроившихся на дороге в походную колонну.
– Нале-во! Шаго-ом а-арш!
Почапали. Моя рота – первая. Поэтому я – впереди колонны. Передо мной – только боевое охранение, обогнавшее колонну на километр. Степанов где-то вдоль строя бегает. Рядом ехали на конях Ё-комбат и начштаба (своих коней тоже на станции не оставили), что-то напряжённо высматривали в карте, вполголоса переговаривались. Как я ни прислушивался, разобрать не мог.
А с запада гулко бухало, как далёкая гроза. Вот какая ты – канонада!
– Кузьмин, – раздался неожиданно надо мной голос комбата.
– Я, товарищ майор!
– Запевай! Нам ещё километров семь шлёпать до штаба дивизии. Так что мы в глубоком тылу, можно и спеть. А под песню и идти легче.
– Нам песня строить и жить помогает, – кивнул я. Вот вроде насчёт песни подъехал, а сам моё любопытство удовлетворил. Наверно, заметил наши напряженные шеи и свёрнутые в локаторы уши.
Третьи сутки в пути
Ветер, камни, дожди,
Всё вперёд и вперёд
Рота прёт наша, прёт.
Третьи сутки в пути,
Слышь, браток, не грусти!
Ведь приказ есть приказ,
Знает каждый из нас.
Напишите письмецо,
Нет его дороже для бойцов,
Напишите пару слов
Вы, девчата, для своих пацанов.
И на закате вперёд
Уходит рота солдат,
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою,
Солдат, солдат, солдат.
Третьи сутки в пути,
Ветер, камни, дожди.
На рассвете нам в бой.
День начнётся стрельбой.
Третьи сутки в пути.
Кто бы знал, что нас ждёт.
Третьи сутки в пути.
И рассвет настаёт.
Напишите письмецо,
Как живёт там наш родимый дом,
Из далёка – далека
Принесут его мне облака.
И на закате вперёд
Уходит рота солдат.
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою,
Солдат, солдат, солдат.
Падала земля, с неба падала земля!
Разрывая крик в небе: «Падла ты, война!»
Плавилась броня, захлебнулся автомат,
Заглянул в глаза ты смерти, гвардии сержант!
И на закате вперёд
Уходит рота солдат,
Уходит, чтоб победить
И чтобы не умирать.
Ты дай им там прикурить,
Товарищ старший сержант,
Я верю в душу твою,
Солдат, солдат, солдат!
– Кузьмин! Вот вечно ты! Какой солдат? Нет сейчас солдат, а бойцы.
– А что они от этого солдатами быть перестали?
– А, с тобой спорить! Давай другую.
– «Комбат» – пойдёт.
– Ё-комбат? Не пойдёт.
– Ладно, другую. Тёзка мой пел. Ребята, «Пятно крови»!
Эту песню рота знала неплохо, поэтому хором запели, отрывисто, в такт шагам:
Тёплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног.
Звёздная пыль на сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не дожатый вовремя окурок,
Солнечный день в ослепительных снах!
Пятно крови на рукаве,
Мой порядковый номер слева в строю,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне удачи,
Пожелай мне удачи!
И есть чем платить, но я не хочу
Победы любой ценой.
Я не хочу никому ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.
Пятно крови на рукаве.
Мой порядковый номер слева в строю…
Я не ожидал, что песни Цоя понравятся ребятам. Всё-таки это песни «погубленного» поколения 80-х. Того поколения, что хотело взять страну в свои руки («Дальше действовать будем мы!»). И, кто знает, если бы они дорвались до рычагов, может, будущее книг Стругацких стало бы реальностью. Но их горячие сердца и головы были отравлены мнемовирусом «алчность». Они перебили друг друга на разборках за «виртуальные» рычаги управления, но оказалось, не страной, а палаток и рынков. Их энергия была направлена не на созидание, а «канализирована» на достижение миражей, направлена друг на друга. Они заполнили кладбища, психлечебницы, наркодиспансеры, подвалы и подворотни. А страной остались править «мумии» маразматиков и их внуки-мажоры, обожравшиеся, полностью оторванные от реальности, живущие только в своём «элитном» мирке грёз, искренне ненавидевшие мою Родину, влюблённые в «мираж» Запада. А когда «мумии» своим ходом покинули этот мир, они сдали страну по цене вторсырья и мусора.
