– У одного приятеля выменял. Он на заднем дворе уничтожает вещдоки, оставшиеся от старых дел.
– О, ты и там успел побывать? – восхитился Упуат.
– Не отвлекайтесь! – строго прикрикнула Эля. – Время не ждет!
Данила положил скарабея на ладонь левой руки, а правой стал проделывать над жуком «магические» пассы, приговаривая:
– Я двурогий бык, и я иду по небесам впереди всех. Я властелин небесных восходов, Великое Светило, рождающееся из пламени, повелитель лет, необъятная Суть. Я хозяин хлебов и питаюсь тем, что едят боги. Пусть хлеб мой будет сделан из белого ячменя, а пиво сварено из красного зерна…
– Вот тебе и кролик! – прокомментировал Путеводитель исчезновение навозника и появление вместо него жареного цыпленка.
– «Цыпленок вареный, цыпленок жареный, цыпленки тоже хочуть жить…» – обалдело пропел Кириешко и тут же умчался прочь.
Археолог и сам не ожидал от себя такой прыти. Смущаясь, он протянул Эле птичку. Девушка взяла, недоверчиво понюхала и, видимо, осталась довольна.
Повернувшись лицом к Амме, шаманка показала ей угощение и поманила чудовище пальцем. По-жирательница недоверчиво покосилась на человека, разинула огромную клыкастую пасть и зашипела. Но потом аромат хорошо приготовленного мяса достиг ее ноздрей, и пасть захлопнулась.
Монстр вытянул шею и потряс гривой. Сделал осторожный шаг в сторону Эли, потом другой. И вот уже смертоносные когти бодро застучали по каменным плитам пола.
Упуат с Данькой поспешно удалились и, спрятавшись за ближайшей колонной, пялились на небывалую сцену.
– Смертельный номер! – попытался пошутить Горовой. – Кормление Пожирательницы!
Волчок осуждающе рыкнул, заткнись, мол.
Амма подошла к шаманке и ткнулась носом ей в руку. Совсем как изголодавшийся огромный пес. Открыла пасть. Цыпленок жареный порхнул туда в прощальном полете. Раздалось громкое чавканье. За ним последовала сытая отрыжка.
Даня заметил, как возле гигантского безмена появился Александр Македонский и проделал некие манипуляции со шкатулками.
Пожирательница же продолжала тыкаться в Эллины ладони в надежде на еще какое-нибудь угощение. Эвенкийка ласково гладила гриву чудища и чесала его за ухом. Амма тихонько повизгивала.
– Спелись! – умилился Проводник. – А у меня всегда поджилки трясутся при одном ее виде!
Под сводами зала разлились торжественные звуки труб. Монстр поспешил занять свое место у весов.
– Встать! – раздался громкий голос. – Суд идет!
Одна из боковых дверей распахнулась, и в ней показалась фигура, одетая во все белое. Верховный Судья Амдуата важно прошествовал к своему месту и уселся на золотой трон.
– Начнем! – махнул рукой, и его красные глаза полыхнули зловещим отблеском.
– Отчего ты нам раньше не сказал?! – налетал на Языкатого Упуат, косясь на беседующего с присяжными Судью. – Почему не предупредил, что во Дворце Двух Истин верховодит Охотник?
– А что бы это изменило? – пожал плечами Ху. – Вы бы не явились на Суд? Нет. Только зря волновались бы. Наделали б кучу глупостей.
– Все равно! – не сдавался волчок, хотя умом и понимал справедливость слов приятеля.
Даня помалкивал. Какая разница, Сет их будет судить или Осирис. Он не чувствовал себя виноватым ни перед кем из них. То, что на председательском месте оказался не Осирис, как по мифам полагается, а Ослиноголовый, для парня не стало особым потрясением. Еще одно подтверждение того, что египтология – это не совсем точная наука. Не зря, ой не зря его коллеги подвергаются здесь таким тяжким мукам.
Парень обратил внимание, что Эля как-то совсем поникла. Вся съежилась и жалобно посматривает на золотой трон и того, кто на нем расположился.
– Что случилось? – участливо осведомился Даня, положив руку на плечо девушки.
– Это он, – прошептала эвенкийка.
– Кто?
– Сэвэки-тэгэмер. Царь-Бог моего народа. Я просто не могу поверить в то, что выступаю на противной ему стороне…
Между тем Анубис занял свое место у Весов Двух Истин и жестом пригласил адвоката обвиняемых занять свое место. Тот, сжимая в руках папирус с оправдательной речью, прошествовал к весам.
– Остановитесь! – приказал председательствующий. – У Суда есть возражения по поводу персоны защитника. Преступник, осужденный и приговоренный к каторжным работам, совершивший дерзкий побег из мест заключения, не может выступать в Суде как лишенный права голоса! Стража, взять его и водворить в темницу до особого заседания. И его сообщника, именуемого Хнумом, также задержать!
Четверо Рассекающих попарно стали возле Носатого и Мастера.
Сценарий начал давать сбой прямо с самого начала.
– Что делать? – взвыл Упуат.
– А я почем знаю?! – огрызнулся Данька. На беглых каторжан надели наручники.
– Позволено ли мне будет вмешаться? – послышался вежливый вопрос, и вперед вышел Бабаи.
Сет недовольно нахмурился, но отказать помощнику самого Мехена не решился.
– Прошу.
– Мой хозяин, Великий Мехен, глава Дома и первый патриций Амдуата, уполномочил меня сделать следующее заявление. Обратившись с запросом в канцелярию Верховного Суда нетеру, мы получили выписку из решения по делу этих господ.
Он кивнул в сторону Тота и Хнума.
– Согласно приговору срок отбытия наказания им установлен в пять тысяч лет…
– Ну и? – нетерпеливо перебил его Красноглазый.
– Данный срок истек месяц назад. Так что содержание сих нетеру в местах заключения уже ровно месяц как было незаконным. Великий Мехен, выяснив данные обстоятельства, приносит свои глубочайшие извинения сиятельным господам и готов выплатить им любую компенсацию за досадный сбой в работе пенитенциарной системы.
Судья грязно выругался.
– Что это значит? – не разобралась в происходящем Эля.
– А то, – захихикал Кириешко, – что мы здорово лоханулись, освобождая тех, кто по закону уже и так должен был выйти на свободу! Ну, Мехен, ну, молодчина! С удовольствием выпил бы с ним бочонок-другой «Оболони».
По знаку Красноглазого с нетеру сняли кандалы. Повелитель чисел и письма вернулся на свое место, и процедура продолжилась. Носатый развернул свиток и начал неторопливо читать «Исповедь отрицания грехов». Он перечислил все сорок два греха (по числу присяжных) и клятвенно заверил богов, что обвиняемые не совершали их и невиновны.
После этого настал черед самих грешников. Они должны были обратиться к Малому сонму богов, назвать по имени каждого из сорока двух сидящих на скамье присяжных и произнести вторую оправдательную речь.
– Чей-то у меня в горле пересохло, – пожаловался волчок. – Давай-ка, брат, ты выступай.
