Здоровый человек может так истерично орать эту чушь? А нормальному-то как это все слушать? И как побороть физическое отвращение? Он хотел уйти, и пусть она хоть удавится, но в дверях увидел мать Лики – несчастную по-настоящему, со слезами на глазах и молчаливой просьбой на лице. Артем притянул Лику к себе, обнял ее, похлопал по спине ладонями, уговаривая:
– Ну, все, все, хватит. Я пришел, я здесь.
– Ты уйдешь! Я знаю, кто она, я видела ее.
– Это все твои фантазии, у меня никого нет, – на одной ноте, без эмоций говорил он. – Не реви, успокойся.
Она так вздрагивала, так всхлипывала, словно у нее были конвульсии. Шевельнулась в душе жалость, опять жалость, но так и должно быть. Артем сделал знак рукой ее матери, мол, идите себе, я побуду с вашей психопаткой. Она искренне послала ему воздушный поцелуй, она его понимала, потому и прощала.
Лика немного успокоилась, Артем ушел в кухню, покурил и, как само собой, позвонил Софии:
– Это я.
– Что там?
– Хреново. Мне так хреново!
– Ничего, пройдет.
– Я должен здесь остаться, только ты не думай…
– Не думаю. Я тебе верю.
– Спасибо…
Не успел он сказать «я люблю тебя», как его зареванный монстр появился на пороге:
– С кем ты разговаривал?!
– Это мое дело, поняла? – грубо сказал он – иногда следовало применять и методы, обратные жалости. – Мне надо отчитываться перед тобой за каждый свой шаг? Это слишком! Я остался, чего тебе еще надо?
– Я просто спросила…
– Ты подозреваешь! Превращаешь свою и мою жизнь в ад, но говорить тебе это бесполезно. Завтра же мы идем к врачу. Попробуй только отказаться – я уйду навсегда!
– Пойду.
Артем ушел из кухни в комнату, включил телик, развалился в кресле. Лика пришла – о боже! В пеньюаре, сквозь который видно и белье, и тело. Ясно, будет его соблазнять – ну, все по сценарию. Точно, Лика присела на подлокотник его кресла с предложением:
– Мы можем попробовать начать все сначала…
– Не можем! – так и подскочил он. – Для меня нет начала с тобой и не будет, пойми! И привыкай, что у тебя своя жизнь, у меня – своя…
– Но почему, почему?! – захныкала Лика. – Чем я хуже в постели?
Не всегда у него хватало терпения, Артем же не железный:
– Так, запомни: спать я с тобой не буду! С тебя довольно того, что я здесь, вот и радуйся.
– Если ты уйдешь к ней, я убью ее!
– А я тогда никогда больше к тебе не вернусь, – заметил Артем, стискивая зубы.
Детский сад! Но очень злой садик, садистский.
РОМАН БУДЕТ НАЗЫВАТЬСЯ «ТАМ, ГДЕ СМЕРТЬ И КРОВЬ, НЕ БЫВАЕТ КРАСОТЫ»
«Едва лишь забрезжил рассвет, как Марго вскочила на ноги и подняла весь дом. Выпив чашку кофе, она помчалась к Ростовцевым – по просьбе Зыбина – и поспела прямо к завтраку. М-да, лица у всех – не описать, даже прислуга какая-то прибитая. Поскольку Алексей Борисович опомнился только сегодня, он безумно обрадовался Марго, ведь она способна была многое ему объяснить.
– Умоляю, сначала завтрак, я ужасно голодна, – улизнула от ответов Марго, ведь перед нею стояли другие задачи, а вопросы дядюшки попросту были ей неинтересны. – Где тетя?
– Матушка даже слегла от счастья, – сказал Герман. – Она слишком впечатлительна. Марго, простите меня, я вчера вас обидел…
– Пустое, друг мой…
Она осеклась, потому что в столовую два лакея ввели Элизу. Держа девушку под локти, они усадили ее поближе к отцу и встали за ее спиной. Марго перевела вопросительный взгляд на Германа, и тот, слегка наклонившись к ней, шепнул:
– Сестрица никого не признает, настроена крайне враждебно. Как вы полагаете, это пройдет?
– Не знаю, – ответила она.
Завтрак проходил в гробовом молчании, собственно, на аппетит не могла пожаловаться одна Элиза, остальные, включая и оголодавшую Марго, искоса наблюдали за нею, забывая про яства. От вчерашней радости, граничившей с расстройством рассудка, у дяди не осталось и следа. За ночь он осунулся, на его лице отчетливо проступили морщины, к тому же их заметно прибавилось, видимо, нежданное счастье и его чуть не убило.
– А знаете, где мы отыскали Элиз? – нарушила молчание Марго. – На Славяновской, в заброшенном особняке под номером двадцать семь.
Элиза перестала жевать, вперив в гостью два злобных глаза, а ту сейчас интересовал граф, сидевший во главе стола, и только он. Выдержка у него была прекрасная, однако нижнее веко задергалось, и Марго получила повод продолжить:
– Вижу, дядя, вам известен этот дом. А что за история такая была, связанная с ним?
– Да, была… – ответил он. – Но я не помню, в чем там суть.
Ложь была очевидной, но это не улика, которую можно кому-либо предъявить. Дядюшка ни о чем говорить не станет, ни при каких обстоятельствах. Марго мысленно перебирала всех домашних – у кого бы справиться, как вдруг…
С невообразимой скоростью Элиза вскочила, оттолкнув одного из лакеев, в мгновение ока очутилась рядом с Германом и замахнулась. Как он только успел заметить блеснувшую в ее руке вилку? Вероятнее всего, он просто интуитивно схватил сестру за запястье, почувствовав смертельную угрозу, но справиться с девушкой было очень сложно. Элиза рычала и пыталась выдернуть руку, а когда это у нее не получилось, в щеку Германа, зацепив веко, она вонзила ногти другой руки. Марго подскочила и отбежала: чего доброго, и ей достанется! Лакеи в первый момент остолбенели, оживил их лишь властный возглас Алексея Борисовича:
– Чего стоите, мерзавцы?! Уведите ее и заприте!
Элизу оторвали от брата и выволокли из столовой, она по-дикарски вопила и сыпала проклятиями. Герман рухнул на стул, утерся салфеткой, слабо произнес:
– Это положительно не наша Элиза!
У Марго была своя цель, и она уже более жестким тоном бросила вопрос дяде:
– Элизу не случайно держали в том доме! Что там произошло тридцать лет назад?
Ответа не последовало.
Виссарион Фомич стоял возле тела покойного Уланского-младшего, придирчиво рассматривая его. А покойник – он и есть покойник: бледен, желтоват, черты лица заострены, руки холодны. Зыбин оживился, увидев Марго и Медьери.
– Я только что от дяди, – шепотом зачастила она, – там просто военное положение, Элиза кидается на всех, да не просто чтобы побить, а чтобы убить! Мне ничего не удалось узнать… Ах, простите, они привезли месье Медьери?
– Сударь, – обратился к венгру Зыбин, – осмотрите сего господина, так ли уж он мертв, как нас убеждают?
Среди толпы родственников произошло шевеление, прошел глухой ропот, два доктора выступили вперед, но Зыбин выставил ладонь, грубо упредив их возмущение:
