Киона молча прижалась щекой к муслиновому платью Мин, ощутив на спине прикосновение ее нежных рук. Это было надежное укрытие, и легкий поцелуй в лоб развеял ее страх и стыд.
— Я просто хочу вернуться назад, — наконец еле слышно прошептала она. — Никогда не становиться взрослой, как Питер Пэн. Томасу повезло: ему всего пять месяцев.
Сбитая с толку Эрмин решила отложить серьезный разговор на завтра. Киона и близняшки находились в переходном периоде своей жизни: они уже не были девочками, но еще не стали девушками. Их тело перестраивалось, и каждый месяц они страдали от мучительных менструаций. Ей казалось, что она понимает беспокойство своей сводной сестры.
— Подарки! — закричал Луи. — Их нужно открыть, черт побери!
— Сокровище мое, не кричи так громко! — тут же одернула его Лора. — Успокойся сейчас же!
— Мама, не называй меня сокровищем! — возмутился он. — Я уже взрослый!
— Ба, да если тебе нажать на нос, из него молоко потечет, — пошутил Жослин.
— Фу, дедушка, что ты такое говоришь! — воскликнула Лоранс, тоже крайне возбужденная.
— Я начинаю раздавать подарки, — сообщил Тошан. — Садитесь все, я буду Санта-Клаусом. Ты поможешь мне, Мукки?
Каждый получил по два свертка. Сидя в сторонке, Шарлотта кормила грудью младенца, поэтому свои подарки открыла не сразу. Рядом с ней раздавались радостные возгласы. Одина вертела в руках наручные часы, восхищаясь этим столь желанным для нее предметом. Тошану пришлось надеть их ей на руку, и старая индианка еще долго любовалась ими, покачивая головой. Что касается шоколадных конфет, она пообещала съедать по одной в день, чтобы растянуть удовольствие.
— Теперь я буду знать время белых, — доверительно сказала она Лоре, сидевшей неподалеку.
— И это наверняка окажется вам полезным, — отреагировала та с натянутой улыбкой.
— Швейцарский нож! — воскликнул Людвиг. — Он мне не раз пригодится! И какая красивая шапка! Смотри, Шарлотта, теперь мне не страшны морозы!
— О, книга о рыбах! — пришел в восторг Мукки, проворно развернув свои подарки. — И перочинный ножик!
Луи размахивал коробкой с металлическим конструктором, который не был сюрпризом, но он также получил в подарок губную гармонику, украшенную перламутром. Вне себя от радости, он тут же ее опробовал. Лоранс потрясенно замерла перед своим сундучком с красками. Мари-Нутта не поверила глазам, обнаружив фотоаппарат в кожаном футляре.
Смятые обертки валялись на ковре и на полу. Тошан проследил, чтобы все получили шоколадные конфеты и другие сладости. Эрмин вручила ему массивную серебряную зажигалку, на которой был выгравирован летящий орел с раскинутыми крыльями, а также кожаные перчатки.
— Чтобы ты мог курить свои сигареты и вести сани, не обмораживая пальцев, — нежно сказала она, когда он восхищенно поцеловал ее в знак благодарности.
— А я правильно выбрал твои любимые духи?
— О да, они мне очень нравятся! И мыло с миндальным молоком тоже.
— Как-то ты призналась мне, что именно от него у тебя такая нежная и ароматная кожа, — шепнул он ей в шею. — Поэтому я им запасся.
Усевшись как можно ближе к сверкающей елке, Киона неторопливо распаковывала свои подарки. Наконец она достала красные кожаные сапоги для верховой езды и плюшевого медведя, белого как снег.
— Но она слишком взрослая для такой игрушки! — тут же отреагировала Лора.
— Это вместо мишки, сгоревшего при пожаре, мама, — пояснила Эрмин. — И я ее понимаю.
— Да, Лора, я знал об этом и дал свое добро, — добавил Жослин.
Шарлотта напомнила о себе, приглушенно вскрикнув от радости. Она передала сына Людвигу и подбежала к Эрмин, чтобы расцеловать ее. Сапфировые серьги выполнили свое предназначение: молодая мать была в восторге. Мадлен была не менее обрадована, получив в подарок набор черепаховых гребней в широком футляре, обитом зеленым шелком. Акали повесила на шею тонкую золотую цепочку с кулоном из топаза.
— Вы столько потратили! — сказала девочка. — Это самое прекрасное Рождество в моей жизни!
— А ты, мама? — сказала Лоранс, глядя на большой сверток, лежащий на коленях ее матери.
— Я уже и так на вершине блаженства! — ответила Эрмин. — Даже не представляю, что там.
— Это наш подарок, от меня, Лоранс и Кионы, — вмешалась Нутта. — Прошу тебя, мама, открой его скорее.
— Я уверена, что обязательно расплачусь. Нужно сначала выпить немного шампанского.
— Не томи их, Мин, — мягко упрекнул ее Тошан.
Кионе захотелось убежать. Она прекрасно знала, что лежит в коробке: акварели Лоранс со сценами из прежней жизни Валь-Жальбера. Девочке показалось, что рисунки сейчас вцепятся ей в горло и растерзают ее, или же комната наполнится призраками, блуждающими душами, упорно преследующими ее.
— Мы не успели доделать все до конца, — с сожалением сказала Лоранс. — Но, надеюсь, тебе все же понравится.
Как начинающий художник она со страхом ждала оценки своей матери и остальных присутствующих, которые тоже увидят ее работы. Наконец Эрмин решилась, испытывая больше волнение, чем любопытство, представив, как три девочки втайне готовили ей подарок. Под упаковкой она обнаружила большую тетрадь в красной обложке. На ней черными чернилами было выведено: «Воспоминания о золотом веке Валь-Жальбера».
— Боже мой, что это? — воскликнула Лора.
Жослин с тревогой смотрел на Киону, поскольку был в курсе всей этой истории. Она почувствовала, что отец волнуется за нее, и подошла к нему. Он привлек ее к себе, словно пытался защитить.
— Это потрясающе! — воскликнула Эрмин. — Лоранс, ты сама сделала эти гравюры? Ой, это акварели. Правда? Милая, ты, должно быть, потратила на это уйму времени! Здесь столько деталей. А кто писал текст?
— Мы втроем, — отрезала Мари-Нутта.
Молодая женщина изумленно разглядывала каждую иллюстрацию. Вот монастырская школа с ее высокими белыми колоннами, балконом, широким крыльцом и выстроившимися в ряд монахинями с несколькими учениками возле белой деревянной ограды. Ее поразила одна вещь: величественное здание казалось совсем новым, таким, каким она знала его маленькой девочкой. Чуть дальше она увидела церковь из светлого дерева с красивой колокольней и расположенным сбоку домом священника, где жил аббат Деганьон.
Несколько голов склонилось над тетрадью: это были Тошан, Акали. Мадлен и, разумеется, Лора, которая ничего не хотела пропустить.
— Но как ты это сделала, Лоранс? — удивилась Эрмин. — Ты же никогда не видела церкви и домика священника в Валь-Жальбере. Они сгорели в 1924 году, когда мне было девять лет. Потом муниципалитет отстроил их заново, а после закрытия фабрики их разобрали, чтобы перенести на другое место.
— Я воспользовалась старыми фотографиями, — сказала юная художница. — Мне их дал Жозеф Маруа. Я сказала, что это нужно для твоего подарка, и он мне с удовольствием помог.
