— Нет, если бы меня похитили, обо мне бы так не заботились, — вслух произнесла она.
Однако эта мысль не давала ей покоя, ее сердце отчаянно колотилось — настолько сильное волнение она испытывала. «Господи, что же произошло? — размышляла она, призывая себя к спокойствию. — Я была с Родольфом Метцнером. Помню, он кричал перед тем, как я потеряла сознание. Он был напуган!»
Металлический звук заставил ее вздрогнуть. Двустворчатая дверь приоткрылась, и в комнату, держа в руках поднос, вошла все та же маленькая женщина в черном. Эрмин внимательно посмотрела на нее. Женщина подошла к комоду, поставила на него поднос, вернулась запереть дверь, затем приблизилась к кровати, чтобы подать Эрмин ужин.
— Вы не спите, милая дама? Вот суп. Надеюсь, вы любите суп-пюре из томатов.
— Почему вы только что заперли дверь на ключ? Что я здесь делаю? — воскликнула Эрмин вместо ответа. — Меня похитили?
— Господи боже мой, с чего вы взяли? Нет, здесь вы в безопасности, вам ничто не угрожает. Вам просто нужно отдохнуть. Вы были больны.
Это утверждение опять привело молодую женщину в замешательство, поскольку в нем была доля правды. Пряный аромат супа пробудил в ней чувство голода. Она неуверенно спросила:
— Вы знаете месье Метцнера? Я была с ним, когда мне стало плохо. Мне кажется, он хотел отвезти меня в больницу или к доктору. Это так? Я сейчас у врача? Мне давали лекарства?
Анни охватила паника. Она была не настолько хитра, чтобы придумывать что-то на ходу.
— Немного, то есть… в некотором роде. Я не могу вам ничего сказать. Вас здесь заперли для того, чтобы вы могли отдохнуть, вот. Вы ни в чем не будете нуждаться. Я позабочусь, чтобы у вас была здоровая еда, и ванная комната в полном вашем распоряжении. Но я не знаю никакого месье Метцнера, нет.
С этими словами она выбежала из комнаты, не забыв запереть дверь на ключ. Эрмин решила, что так больше продолжаться не может. Ей необходимо было понять, что происходит на самом деле. Для этого следовало набраться сил. Она поела маслянистого супа и попробовала ложку фруктового пюре, запив все это стаканом воды. После этого Эрмин без особого труда убрала поднос, поставив его на край кровати. Это убедило ее в том, что руки снова ее слушаются.
«Мне нужно встать, — сказала она себе. — На этот раз я удержусь на ногах».
Устав от красноватого полумрака, Эрмин огляделась и увидела, что на второй прикроватной тумбочке возвышается красивая лампа. Она зажгла ее, и золотистый свет озарил обстановку комнаты, в которой преобладал розовый цвет. Что касается балдахина, он был выполнен из плотной ткани с узорами из цветов и листьев.
— Вощеный ситец! — заметила она. — Как у мамы, то есть в бывшем мамином доме.
При воспоминании о Лоре у нее сжалось сердце, но это побудило ее спустить ноги с кровати. В подобных обстоятельствах ее мать не стала бы падать духом. Эрмин заметила темный след от воды на паркете из светлого дерева: именно здесь она опрокинула графин, который по-прежнему лежал на том же месте.
— Эта странная особа даже не подняла его…
Эрмин встала, слегка раскинув руки, чтобы удержать равновесие. Ей показалось, что комната качнулась, но ноги ее не дрожали. Она немного выждала, глубоко дыша. Затем сделала один шаг, второй… Головокружение не проходило.
— Ну и пусть! Я должна оставаться на ногах любой ценой.
Нетвердой походкой молодая женщина дошла до ванной комнаты и повернула фарфоровый выключатель. Помещение оказалось таким же роскошным, как в «Шато Фронтенак». За ширмой скрывалась современная уборная. Стопки махровых полотенец в сине-голубую полоску были сложены на мраморном шкафчике, над которым возвышалось большое зеркало в позолоченной раме тонкой работы. «Боже, как я ужасно выгляжу! — подумала она, разглядывая себя. — Волосы растрепаны, под глазами синяки, лицо бледное, губы бесцветные».
— Видимо, я была очень больна! — тихо произнесла она. — В этом, по крайней мере, женщина не лжет. Мне нужно причесаться, хоть немного привести себя в порядок…
В надежде найти свой чемодан она вернулась в комнату. Но там ее вещей не обнаружилось. Дубовый шкаф был пуст, равно как и комод.
— С меня хватит! Хватит! — крикнула она изо всех сил.
Эрмин охватил бессильный гнев, смешанный с недоумением, Пошатываясь, она бросилась к тяжелым шторам, за которыми должно было находиться окно. Ее пальцы наткнулись на витой атласный шнур, который она дернула один раз, другой, но все было тщетно. На грани истерики она раздвинула шторы руками.
— Здесь стена! Окна нет! Но это невозможно… Где я?
Она подбежала к двустворчатой двери и принялась неистово колотить в нее кулаками, зовя на помощь. Иногда она прерывалась, чтобы прислушаться, не идет ли кто-нибудь. Тишина, царившая за пределами комнаты, повергала ее в ужас. Ей казалось, что она заперта в безлюдном месте, о котором никто ничего не знает.
— Может, мне все это снится? — сказала она себе, прислонившись щекой к двери. — Я проснусь в Квебеке, и все вернется на свои места. И я сяду на поезд… Тошан, мой милый Тошан, любовь моя, приезжай за мной, умоляю!
В течение последующих минут так никто и не появился. Эрмин продолжила осмотр комнаты, что позволило ей обнаружить другую дверь, более узкую и оклеенную тем же бархатом, что и стены. Это мог быть шкаф или выход, ныне заколоченный, поскольку на двери не было ни ручки, ни замочной скважины.
— Что за дурацкая история! — закричала Эрмин. — Я начинаю сходить с ума. Вы слышите? Вы сводите меня с ума! Откройте дверь!
В слезах она вернулась к двери, через которую входила маленькая женщина в черном.
— Мадам, прошу вас! Мадам! — надрывалась она.
Некоторое время спустя, окончательно упав духом, терзаемая жесточайшей тревогой, она снова легла, чтобы вдоволь поплакать. Все ее мысли устремились к Луи, ее младшему брату, который в возрасте пяти лет пережил ужасы похищения — и в гораздо худших условиях. «Я не должна так убиваться, — подумала она. — Бедняжка Луи был привязан к своей убогой кровати, он не мог защититься от негодяев, которые поймали его в ловушку. Так что мне еще повезло… Но что же им от меня нужно?»
Она еще долго мучила себя вопросами без ответов, вполголоса звала Тошана и вызывала в памяти любимые лица своих детей. Увидев Мукки и его красивую улыбку, Лоранс, склонившуюся над своими рисунками, и Мари-Нутту, не расстающуюся с фотоаппаратом, она разрыдалась еще сильнее, едва переводя дух. Она представила, как укладывает Констана спать, напевая ему колыбельную.
— Мой малыш, мой маленький сынок! — простонала она. — А Киона? Почему Киона меня не предупредила?
Эрмин потерлась лицом о подушку, чтобы вытереть слезы, струящиеся по лицу. Раньше ее сводная сестра всегда являлась ей в случае опасности, невзирая на разделяющие их расстояния, океаны и самые толстые стены.
— Киона! — взмолилась она. — О, Киона, моя младшая сестренка, помоги мне, умоляю! Киона…
