Под кустом белых роз,
Ветер приподнял ее платье,
А затем и нижнюю юбку,
Обнажив красивые розовые подвязки
И прелестное белое бедрышко…
Низкий и звучный голос Клутье заглушил раздавшийся на улице сдавленный смех. Четверо детей сидели на корточках под окном, слушая слова, предназначенные для взрослых. Луи, согнувшись пополам, отошел в сторону. Он тихо напевал. «Красивые розовые подвязки и прелестное белое бедрышко…»
Близняшки и Киона вбежали вслед за ним в конюшню с пылающими щеками и на этот раз хохоча во все горло.
— Как вы думаете, что такое бедрышко? — спросил мальчик.
— Бедро, идиот! — ответила Мари-Нутта.
Более взволнованная, чем хотела казаться, Лоранс представляла себе сцену: красивая девушка уснула под цветущим кустом, а ветер приподнимает ее юбку. Это навевало грезы о весне, ожидании любви — несмотря на свои неполные тринадцать, она была очень чувствительна к этим словам. Возможно, это было связано с пока еще смутными ощущениями, которые вызывал в ней Овид Лафлер. Молодой учитель казался ей наделенным всеми необходимыми качествами: любезностью, деликатностью, добротой и обаянием. Это был ее большой секрет, о котором она не рассказывала даже своей сестре.
К счастью, она не услышала следующих куплетов песни. Но Лора наслаждалась ими с нескрываемым удовольствием.
Обнажив красивые розовые подвязки,
И прелестное белое бедрышко,
И все остальное,
Еще более соблазнительное.
Счастлив будет тот,
Кто станет ее любовником,
Он будет получать удовольствие,
Снимая… ленточку с ее волос!
Прикрыв глаза, Лора дрожала от непреодолимой ностальгии по своей юности, по тому времени, когда тело, наполненное жизненной силой, взывает к ласкам, легким поцелуям, предвестникам долгожданного удовольствия. «Но мне не повезло познать счастье этого уникального момента, когда даришь невинность своему избраннику, тому, кого полюбила всем сердцем. Меня взяли силой, осквернили, и если бы не Жослин, я бы так и осталась в этом омерзительном борделе в Труа-Ривьер, чтобы утолять похоть всех окрестных мужчин».
Тот короткий период жизни, когда Лоре пришлось заниматься проституцией под строгим надзором жестокого сутенера, оставил глубокий след в ее душе. Если она так задирала нос и строила из себя богатую знатную даму, то только для того, чтобы стереть из памяти отвратительные воспоминания. Снова окунувшись в прошлое, она внезапно захотела ощутить нежность мужа. Лора взяла Жослина за руку и легонько сжала ее.
— Мартен прав, — шепнула она. — Некоторые куплеты действительно не для детских ушей.
— Не то слово! Мне и самому это совершенно не понравилось, — повысив тон, ответил Шарден. — Очень неприличная песня…
Смутившись, историк отложил гитару. В качестве оправдания он произнес:
— В конце песни становится понятно, что ни о чем грязном речи не идет: все заканчивается шуткой.
— Конечно, — хитро улыбаясь, подтвердила Мирей.
— Однако странные у вас наклонности, — заметил Жослин. — Девочка, которой нет и пятнадцати, объект вожделения, это совсем не в моем вкусе…
— Жосс, не сердись, — вздохнула Лора. — И потом, Мартен поет так хорошо, что почти не обращаешь внимания на текст. Приходите к нам еще, дорогой друг, прошу вас!
— Договорились. Как только у меня появится свободное время, я обязательно к вам зайду. И постараюсь подобрать песни, которые никого не оскорбят, ни детей, ни вашего супруга. Мне очень жаль, месье Шарден. К тому же это не я написал «В развевающемся платье», эту песенку сочинила одна милая особа женского пола.
Мартен Клутье рассмеялся. Но Жослин, раздраженный до крайности, сообщил, что хочет отдохнуть у себя в комнате.
— Продолжайте, месье, и всего вам доброго, — проворчал он, поднимаясь из кресла.
Лора посчитала, что ей тоже лучше удалиться. Она протянула нежную теплую руку Мартену, который несколько лишних секунд удерживал ее в своей ладони.
— Я приду еще, — заверил он. — Хорошего вам вечера, мадам!
* * *
В отсутствие Эрмин и Тошана Киона, Луи и близняшки были предоставлены сами себе. Они поменяли воду у лошади и пони, помещенных в конюшню из-за сильной жары, и теперь направлялись к водопаду.
— Помочим ноги, — говорила Лоранс. — А ты, Киона, может быть, что-нибудь там увидишь.
— Может быть, если вы не будете шуметь.
— А я, пожалуй, освежу свои белые бедрышки, — пропела Мари-Нутта. — Тебе придется закрыть глаза, Луи.
— Какая же ты глупая! — ответил он, покраснев. — Девчонки все глупые, мне Мукки говорил. В коллеже в Робервале вокруг меня будут одни мальчишки, и так даже лучше!
Киона обогнала их упругой, кошачьей походкой своей матери Талы-волчицы. Она не знала, что решили насчет нее отец и Мин в связи с предстоящим учебным годом. «Я хочу учиться, но только не в школе, — подумала она. — Если бы я могла обучаться самостоятельно, по книгам, это было бы намного лучше». Она отмахнулась от этой маленькой проблемы движением головы. Уиатшуан звал ее своим диким, раскатистым пением, тем не менее более спокойным, чем в начале весны. Река, уровень воды в которой снизился, казалась безобидной в это время года. «Как здесь чудесно! — восхищенно подумала девочка. — И прохладно…»
Не успела она поднять свое очаровательное личико к истокам водопада, как на нее снова навалилась дурнота, опять та же самая: ее бросило в жар, затем в холод, в то время как лоб и руки покрылись испариной, а голова закружилась. Киона пыталась сопротивляться, напрягая все тело, но ей пришлось остановиться и сделать над собой невероятное усилие, чтобы не упасть.
Близняшки и Луи, застыв на месте, с тревогой смотрели на нее. Они увидели, как она протянула вперед руки и рухнула на траву.
— Киона! — крикнула Лоранс.
Всполошившись, они тут же окружили ее. Но девочка была в сознании и улыбалась. Лежа у их ног, она коротко вздохнула.
— Я кое-что видела, — призналась она, — и это было потрясающе. Десятки молодых женщин, красиво причесанных, в белых фартуках. Они были так счастливы! Я знаю, мне шепнули это на ухо… Это был ежегодный пикник. Он проходил здесь, возле водопада. О! Лоранс, ты обязательно должна нарисовать то, что я увидела. Я могу описать тебе этих женщин. Некоторые из них сидели, другие стояли. И все они глядели на меня.
Киона воодушевленно вскочила. Она смотрела на фабричные постройки и водопад с выражением искреннего восторга.
— Успокойся, — посоветовала ей Мари-Нутта. — Ты сейчас не в своем нормальном состоянии.
— Я никогда не бываю нормальной и вряд ли уже буду. Маниту только что сделал мне прекрасный подарок, и я не могу успокоиться. К тому же я не потеряла сознание. Происходит что-то необычное. Словно кто-то отвечает на мои желания, да, как будто люди из прошлого сами хотят мне показаться и помочь нам сделать этот подарок для Мин.
