— Нужно иметь немалое мужество, чтобы решиться услышать подробности, — признал он.
— Я рассчитываю убедить месье Дювалена не встречаться с Жозефом Маруа. Нашему соседу и без того досталось за эти последние годы, ему незачем знать эту правду о его сыне.
— Но почему? Ложь — это не лучший выход.
— Правда? В таком случае мне следовало рассказать своему мужу о том, чем мы занимались на вашей конюшне, — насмешливо произнесла Эрмин.
— И я закончил бы свою жалкую жизнь на дне озера, к тому же изрядно побитый. Нет, Тошан пожал мне руку, сделал комплимент. Зачем портить это хорошее впечатление из-за какой-то незначительной истории, так сказать, маленькой оздоровительной процедуры?
— Какое отвратительное выражение! — воскликнула возмущенная Эрмин.
Но оба не смогли удержаться от смеха. Когда они миновали Сен-Фелисьен, крупный поселок, построенный на берегу реки Ашуапмушуан, учитель прочел своей пассажирке короткую лекцию по истории.
— Когда-то индейцы использовали эту реку как транспортный путь, чтобы добраться до озера Мистассини или Гудзонова залива. Охотники тоже им пользовались. Сейчас построили дороги, проложили рельсы. А знаете, в честь кого названо это место? Его назвали так в память о монахе, замученном во времена правления императора Максимилиана.
— Я об этом не знала, — мягко ответила Эрмин. — Ладно… Когда мы приедем в Нотр-Дам-де-ла-Доре, я отыщу Марселя Дювалена. Может, он уже уехал?
— Вам стало бы легче?
— Нет, не думаю. Но я так взволнована, даже напугана. Как вам объяснить? Я как будто должна встретиться с Симоном, то есть увидеть его отражение во взгляде этого мужчины, в словах, которые он мне скажет.
Стараясь ее отвлечь, Овид заговорил о квебекских первопроходца, обосновавшихся в этих местах.
— Вблизи Нотр-Дам-де-ла-Доре было столько лосося, что колонисты назвали реку, поставлявшую им ежедневную пищу «лососевой» или «золотистой», видимо, из-за того, что рыбья чешуя имела золотистые отблески. В поселке есть старая водяная мельница, одна из первых, построенных в этих краях. Она до сих пор работает. Короче, это довольно приятный уголок.
Вместо ответа он услышал тревожный вздох. Эрмин смотрела на колокольню церкви, виднеющуюся среди листвы берез и кленов.
— Мы подъезжаем, Овид! — воскликнула она. — Боже, у меня сейчас сердце разорвется. Я стала слишком впечатлительной с годами.
Учитель рассмеялся, услышав от нее слова, больше подходящие шестидесятилетней даме. Он счел нужным ответить:
— У вас сейчас самый прекрасный возраст, моя дорогая Эрмин, ваша красота и привлекательность достигли пика. И не нужно строить из себя бабушку.
Лафлер замедлил ход и остановился на обочине, совсем рядом с мельницей. Поддавшись порыву, он наклонился и очень нежно поцеловал ее в губы.
— Я больше не мог себя сдерживать. Считайте это моральной поддержкой, — тихо сказал он ей на ухо.
— Вы не имели на это права, Овид! — возмутилась молодая женщина. — Сколько раз я должна вам это повторять? Я допустила слабость во время войны и до сих пор жалею об этом, но сейчас все кончено. Я счастлива с Тошаном, я люблю его, и вам больше не на что надеяться.
Он пропустил ее слова мимо ушей и, обняв за плечи правой рукой, поцеловал снова, на этот раз более настойчиво. Властным движением он проник языком сквозь преграду ее маленьких перламутровых зубов. Несмотря на свое негодование, Эрмин на мгновение отдалась этому восхитительному поцелую, всколыхнувшему в ней непреодолимое желание. Но она почти тут же отстранилась.
— Вы пользуетесь моей нервозностью и уязвимостью. Это не делает вам чести. Дальше я пойду пешком, месье Лафлер.
Она быстро открыла дверцу и выскочила из машины. Овид смотрел ей вслед, радуясь, что вновь ощутил сладость ее поцелуя. Хорошо ее зная, он решил на время оставить ее одну.
Вскоре молодая женщина заметила внушительных размеров деревянную постройку, возведенную на берегу реки, нежное журчание которой переплеталось с птичьими трелями. Двое мужчин в безрукавках кололи дрова. Она окликнула их издалека.
— Простите, господа. Где я могу найти Марселя Дювалена?
Мужчина повыше ростом махнул ей рукой. Он был очень худым, с коротко остриженными волосами.
— Это я. Здравствуйте, мадемуазель.
Одетая в бежевый костюм и обутая в туфли на каблуках, Эрмин осторожно ступила в высокие заросли травы, в которых кое-где виднелись кусты роз и полевые цветы. Появление столь красивой и элегантной женщины в таком месте выглядело несколько неожиданным, и это читалось на лицах Дювалена и его товарища.
— Вы заблудились? — спросил последний. — У нас здесь нечасто бывают гости.
— Если бы эта молодая особа заблудилась, она бы не спрашивала меня, Овила. Чем могу вам помочь?
Смутившись под пытливым взглядом собеседника, Эрмин тихо призналась:
— Я была близкой подругой Симона Маруа и долгие годы соседствовала с его семьей. Прочитав письмо, которое вы прислали его отцу, я решила с вами встретиться, месье.
— Зовите меня Марселем. Идемте, я угощу вас лимонадом. Под навесом есть маленький столик. Мы сможем спокойно поговорить.
— О, я забыла представиться! Эрмин Дельбо.
Она протянула ему руку, которую он сжал со странным воодушевлением. Судя по всему, до войны Марсель Дювален был привлекательным мужчиной. Но его изможденное лицо еще хранило следы тяжелых лишений, а глаза помнили ужасы, свидетелем которых он стал. Все его движения выдавали чрезмерное возбуждение.
— Спасибо, что приехали, — сказал он, придвигая ей стул. — Присаживайтесь. Я схожу за стаканами и бутылкой лимонада: на охлаждается в речке. Потерпите немного, мадемуазель.
— Не беспокойтесь из-за меня, — ответила она, охваченная острой жалостью.
Эрмин вдруг подумала об Овиде, который, по всей видимости, решил дождаться ее в своем автомобиле. «По крайней мере, он не навязывает мне свое присутствие. Он всегда умел быть деликатным», — подумала она.
Мужчина по имени Овила продолжил свою работу. Держа в руках большой топор, он изо всех сил ударял им по толстому полену с темной корой. Этот ритмичный звук отдавался в теплом воздухе и немного успокаивал Эрмин. Вернувшийся Марсель застал ее мирно сидящей с задумчивым видом на своем месте.
— Вот. В августе в этих краях всегда хочется пить, — со смехом сказал он, обнажив испорченные зубы. — Итак, вы приехали сюда от имени месье Маруа? Надеюсь, мое письмо не причинило ему слишком много горя.
Молодая женщина раздумывала, стоит ли сказать ему правду. Она взвесила все «за» и «против» и выбрала откровенность.
— По правде говоря, нет, Марсель. Мне очень жаль, но мы с супругой Жозефа Маруа не решились показать ему ваше письмо. Точнее, я уступила просьбам этой женщины, очень набожной и консервативной, которая опасалась реакции мужа. Когда-то Жозеф был моим опекуном, и могу вас заверить, что это суровый человек с весьма строгими моральными устоями. Господи, мне так неловко вам это говорить, но мы переписали ваше письмо, убрав из него все, что касается гомосексуальных наклонностей Симона. Я не горжусь своим поступком, поскольку я любила Симона и он открыл мне душу, рассказав, как страдает от своей непохожести на других. Я даже не знаю, получил ли он хотя бы маленькую порцию счастья на этой земле.
