С этими словами он сгреб в кулак ремни трофейных автоматов и вышел из горницы. Пару секунд спустя следом за ним, бросив женщине короткое «живи», двинулся и Хромов.
На крыльце их дожидались Битюг с Юркой.
— Ну как оно? Нормалек?
— Более-менее, — неопределенно пожал плечами Лукин.
— А вы чего с пустыми руками-то?
— Почему с пустыми? За один визит тремя шмайсерами разжились.
— А хавчик? — забеспокоился Битюг. — Там наверняка хавчика до фига осталось. Михалыч, я метнусь?
Хромов посмотрел на часы.
— Валяй, на все про все — минута.
— Я мухой.
И Битюг азартно кинулся в хату.
— Покурить-то успеем, Михалыч? — пытаясь снять проскочившую промеж троих оставшихся искру, спросил Лукин.
— Кури, — разрешил Хромов. — Я не хочу.
— Понятно. Ну, пионерам, при всем желании, не предлагаю. Васька?
— Что?
— Расскажи, как ты такой знатный пистолет надыбал?
— Нашел.
— О как? И где?
— В лесу.
— И давно нашел?
— Давно.
— И с тех пор ни разу никому не засветил, не похвастался? Ай, молодца.
Сергей пытался незамысловато балагурить, хоть это было и не в его характере.
— Ты вот что, брат, ты почаще в лес ходи. Может, в другой раз еще какое оружие сыщешь. Скажем, пулемет ручной нам бы совсем не помешал. Или, к примеру…
Из дома донесся истошный, душераздирающий женский крик, от которого вздрогнули даже бывалые Хромов с Лукиным. Но, едва начавшись, тут же и оборвался, словно захлебнулся.
Из сеней выкатился довольный Битюг с основательно набитым сидором, позаимствованным у Коржа. Тому все равно уже без надобности.
— Порядок в танковых войсках.
— Что ты с ней сотворил?
— Да ничего особенного.
— И все-таки?
— Просто двинул разок. Прикладом по морде. На память и на прощание, — Битюг оскалился. — Ей же, дуре, на пользу. Теперь на нее ни один фашист не позарится. Без передних-то зубов.
— Ну и гад же ты, — смерил его презрительно Лукин.
— Угу. Зато вы все дюже добренькие, как я погляжу.
Хромов снова посмотрел на часы:
— Все, двинули. Сережа, на ходу докуришь. А ты, Васька, дуй на исходную, в овраг. И чтоб носу оттуда не казать.
— А можно я с вами?
— Нельзя.
— Ну чего застыл, как статуй? Приказ командира слыхал? — Битюг схватил Юрку за воротник, развернул и, придав ускорение посредством легкого поджопника, спихнул с крыльца: — Бе-егом!
Самое обидное, что ни Сергей, ни Хромов за такое вот нарочитое и беспардонное хамство не сделали Битюгу не то что внушения — замечания.
А ведь он, Юрка, между прочим, каких-то пять минут назад спас этим двоим жизнь.
* * *
После успешно проведенной акции партизаны возвращались на базу в приподнятом настроении. Оно понятно: и боевую задачу выполнили, и без потерь в своих рядах обошлись. Даже легкораненых не случилось.
За два с половиной часа марша дошагали до болота, и здесь Хромов дал команду на привал. Болото было небольшим, но коварным, так что форсировать его в кромешной тьме могло быть чревато. Опять же и личному составу следовало отдохнуть — что и говорить, заслужили. Вот тут-то и пригодился сидор запасливого Битюга, где помимо хлеба, вареной картошки и консервов сыскались даже две бутылки самогона. И Хромов, поломавшись для виду, благосклонно дозволил опустошить одну.
Во всей этой возбужденно-гомонящей суете Юрка участия не принимал — ему сейчас остро требовалось побыть одному. Накатившая на парня вторая волна эмоций, на сей раз связанная с запоздалым осознанием собственноручно совершенного убийства, немного приглушила обиду на Хромова. Так вот он каким оказался, первый его фашист! Пусть и не совсем фашист, а наш, русский, но все равно — полицай, предатель, враг. Жаль только, что стрелять пришлось в спину. Как-то это нехорошо, неблагородно. Хотя… Юрке отчетливо припомнился разговор с отцом. Тот самый, последний, накануне ареста: «Запомни, сын. Это только в книжках герой не стреляет в безоружного и в спину. На войне настоящей о высоких материях не задумываются. Хочешь выжить — будешь стрелять».
Прав оказался отец. Все верно. Все именно так и случилось.
— Ну что, брат Васька, умаялся?
Из темноты неожиданно выступил Лукин.
— Да нет, нормально.
— Не помешаю твоему одиночеству? Присяду?
— Конечно.
Сергей подсел к Юрке, достал кисет.
— За всей этой чехардой не успел тебе спасибо сказать.
— Да я ничего такого не…
— Вот только не надо кокетничать. Кабы не ты, мы с Михалычем вполне могли… М-да. Очень вовремя ты нарисовался. Прямо как в кино.
Лукин свернул самокрутку, задымил в ночь.
— Ты, Васька, на Михалыча зла не держи.
— А я не держу.
— Оно и видно. У тебя, брат, на лице все написано.
— Я не злюсь, Сергей. Честное слово. Обидно просто. За что он меня ударил?
— Ну, если в двух словах — за дело.
— А если не в двух?
— Видишь ли, брат, основой любого успешного действия, которое выполняют сразу несколько человек, является то, что в армии именуют боевой слаженностью. Слыхал?
— Нет.
— Видишь ли какая штука: когда всякий берется самостоятельно оценивать обстановку, то чаще всего получается кто в лес, кто по дрова. Кто-то начинает бежать, кто-то стрелять. Кто-то, извини за грубое слово, срать. Согласись, толку от такого немного?
— Соглашусь.
— А боевая слаженность есть четкое приведение в исполнение командирского замысла. Командир осмыслил, произвел оценку сил и средств, всех расставил по местам. И дальше — по свистку, по зеленой ракете, по взмаху руки, по любому условному сигналу — каждый начинает исполнять отведенную ему роль. Лишь в этом случае появляется шанс добиться того, что изначально командиром задумано.
— А если что-то пойдет не так? И сам командир это видит?
— Хорошим командиром считается тот, кто не начинает менять решения. Даже если что-то пошло не так. Тем более что сделать это мгновенно в бою практически невозможно. Ты просто не сумеешь довести новые вводные до всех. А если твои люди не выполняют твоих вводных, создается эффект домика, построенного из кубиков: ставишь один не в то место, и — бабах. Вся постройка рушится.
— Получается, ты, я, Битюг — всего лишь были кубиками?
