Не перестаю молить Бога за Люсю Самарину, которая замолвила словечко и помогла устроиться в Публичку. Все-таки хотя бы и одна на троих, но зато служащая карточка у нас теперь имеется. По нынешним временам — настоящее сокровище.
Мало нам тревог с воздуха, так теперь еще стали обстреливать из пушек. Говорят, на Роменской от такого вот прилетевшего снаряда погибло не меньше десяти человек.
Днем что-то горело в районе Витебской-Сортировочной, где в начале 30-х работал покойный Всеволод. Казалось бы, какой смысл, если поезда с Витебского больше не ходят? Впрочем, война и здравый смысл — понятия несовместимые.
Где же ИХ доблестная Красная армия? Или на деле она существует лишь в кинокартинах с участием артиста Крючкова?»
Ядвига Станиславовна отложила перо, болезненно припомнив недельной давности визит Кудрявцева, чьи пессимистические прогнозы сбывались с поразительной точностью. Володя был прав — спасения детей ради ей и в самом деле следовало предпринять все возможное и невозможное, дабы постараться покинуть город. Уехать, пускай бы и в неизвестность, и в никуда. Лишь бы там не разрывались на улицах среди бела дня случайно залетающие снаряды, унося десятки жизней за раз.
В последние дни Ядвиге Станиславовне снова сделалось по-настоящему страшно. Не за себя — она, слава Богу, пожила на этом свете. Страшно за детей. За последних представителей древнего фамильного рода Кашубских. При всем уважении к невинно убиенному зятю, с его заурядно-разночинной родословной.
Первый раз подобный, граничащий с шоком, страх Ядвига Станиславовна испытала десятого августа, когда услышала сводку Информбюро о занятии фашистами Старой Руссы. Именно в тот район, еще в последних числах июня, был эвакуирован детский сад, в который ходила Оленька. И именно там, под немцами, вместе с другими несчастными детишками могла оказаться внучка. Могла, если бы не Юра.
[4]
А вышло так: узнав, что обязательным условием для выезда с детсадовской группой является стрижка под первый номер, до поры мужественно державшаяся обладательница роскошных, по ее собственному определению, косичек Оленька закатила такую истерику, что старший брат не выдержал и встал на сторону сестренки. Заявив, что он, будучи единственным мужчиной в доме, а потому — главой семьи (да-да, именно так и сказал!), принял решение. И Ольгу он никуда не отпустит.
«Ехать — так всем троим, а если оставаться — тоже только всем вместе», — отчеканил тогда внук. Причем в глазах у него появился доселе незнакомый стальной блеск, заметив который Ядвига Станиславовна невольно охнула: «Совсем ты, Юра, на папу стал похож, даже страшно до чего!»
Охнула, но в то же время облегченно выдохнула. По причине — чего греха таить — сугубо эгоистической. Так как этим своим решением Юрий как бы возложил долю ответственности за судьбу девочки и на свои плечи. С этого момента в доме Алексеевых-Кашубских снова появился с большой буквы Мужчина. И неважно, что этому мужчине месяц назад исполнилось всего тринадцать.
Очнувшись от печальных размышлений, Ядвига Станиславовна убрала тетрадь и пошла будить Оленьку — до открытия библиотеки оставалось сорок минут. За которые бабушке с внучкой надо было успеть не только позавтракать, но и, нога за ногу, доплестись…
* * *
В течение нескольких часов Юрка и Санька методично обходили дворы в районе Старо-Невского и прилегающих к нему кварталов, но поиски оказались безуспешными.
Заглянули, по ходу дела, и на Роменскую, где в результате вчерашнего артпопадания посредине булыжной мостовой зияла глубокая, диаметром не меньше 2–3 метров, воронка. Но кроме этого — ничего. Приятели даже расстроились, рассчитывая сыскать на месте настоящие снарядные осколки. Что есть, то есть: подростковые умишки продолжали безоговорочно верить в несокрушимость и легендарность Красной армии. А потому и помыслить не могли, что всего через неделю-другую количество таких вот осколков на душу ленинградца ежедневно и еженощно станет измеряться килограммами. И что сделаются они для мальчишек предметами не фетиша, но реальной, а не абстрактной до поры смерти.
Но все это случится позже, а пока…
Пока в Ленинграде стояла прекрасная теплая, солнечная погода. Расклейщик афиш методично обходил рекламные тумбы, обновляя программки с репертуаром кинотеатров, а на Гончарной улице выстроилась очередь к коляске мороженщицы, продающей фруктовое эскимо по 7 копеек за штуку, из которого дома варили кисель.
— Не, дохлый номер, — заключил Зарубин, провожая завистливым взглядом обладателей фруктового на палочке. — Лучше бы в школу пошли. Каши поели, и вообще. А еще лучше — прокатились бы к Федору Михайловичу.
— Может, напоследок на Лиговке пошаримся?
— Давай, — без энтузиазма согласился Санька. — Только все это без толку.
В глубине души Юрка и сам понимал, что изобретенный им способ заработка себя изжил. Все, закрылась лавочка. Закрылась после 28 августа, когда из города выскочили последние эшелоны с эвакуированными, после чего немцы захватили станцию Мга, окончательно отрезав Ленинград теперь уже и с восточного направления.
Об этом старательно умалчиваемом радиоточкой факте три дня назад им рассказал помянутый Санькой Федор Михайлович. С его слов, теперь из города можно было выбраться лишь одним путем — доехать с Финляндского вокзала до Осиновца и оттуда по воде, через Ладожское озеро, до Новой Ладоги. Вот только попробуй попади в этот Осиновец, когда на Финляндском и окрест скопились тысячи ожидающих очереди на отправку горожан. И это не считая беженцев из Прибалтики и соседних областей.
Разумеется, он, Юрка, из своего родного города бежать не собирался. Вот еще! Много чести фашистам, он их ни капелечки не боится. Но тревожно было за бабушку, которая очень уж сдала за последние месяцы (хотя виду и не подает, бодрится). И за маленькую Ольку, всякий раз ужасно пугающуюся, едва заслышав первые звуки сигнала сирены.
Настроение, и без того с утра испорченное перепалкой с гадом Постниковым, упало ниже некуда. Э-эх! Зря его удержал Санька. Надо было этой скотине двинуть пару раз. Чтоб не молол чего ни попадя своим поганым языком!.
И все же под самое окончание прогулки — а домой следовало вернуться не позднее половины второго — приятелям повезло: в одном из аппендиксов разветвленной системы проходных дворов, пронизывающих квартал дома Перцова, они наткнулись на стоящий у подъезда ЗИС-5. Погрузка в который, судя по едва заполненному кузову, только началась.
