– Тетрадь? – попробовала представить из себя дурочку Варвара.
– Ну да! – топнул ногой Николай Семенович. – Тетрадь Баркова с указанием места, где именно находятся Врата? И прошу тебя, девочка, не зли меня! Так она у тебя?!
Озерская кивнула, а затем, благоговейно потупив взор, приблизилась к столу.
– Можно, я коснусь ее?
Профессор махнул рукой, блаженно улыбаясь. Совсем как те безумцы…
Протянув правую руку, Варя положила ее на переплет.
И, схватив левой рукой хрустальный шар, изо всех сил обрушила его на темя Стрельцова.
Потом подхватила обмякшее тело и осторожно опустила на пол.
Еще минуту потратила на обыск комнаты, убедившись, что никакого оружия, даже завалящего ритуального ножа, тут нет.
Глубоко вздохнула…
И решительно шагнула к дверям.
Как ни был чуток и опытен Борисыч, он не понял, что к чему, шагнув навстречу девушке. Тем более не понял и Вадим. И даже когда все началось, не сразу сообразил, что произошло.
Понял лишь, что журналистка вдруг начала очень быстро двигаться.
Мелькнула в воздухе обтянутая грязной джинсой нога, и девушка нанесла Куницыну стремительный и точный удар по почкам, так что тот не сдержал крик боли (Вадим еще успел удивиться – майор не кричал даже, когда ему в ногу всадили две пули).
Отпрыгнув и разорвав дистанцию, Варя вновь приготовилась атаковать ошеломленного противника. Однако же старого волка было не так просто свалить.
Пошатнувшись и припав на одну ногу, он все же сумел сократить дистанцию и ударить Озерскую наотмашь кулаком по лицу и вторым – в ухо: очень профессиональный удар, отточенный не годами, десятилетиями практики.
Она отлетела прочь, едва устояв на ногах, но не рухнула и, изогнувшись, ударила Борисыча ногой в подвздошье, а затем, на развороте, добавила еще.
Куницын попытался ударить Варю ногой, но девушка ловко ускользнула от маха. Вялый удар ушел в пустоту, а девушка, привстав на носок, развернулась на одной ноге, другой описала в воздухе полукруг и нанесла мощнейший удар Борисычу прямо в лицо.
Грохот падающего тела вызвал у Вадима ассоциацию с рухнувшим шкафом.
Журналистка застыла, широко расставив ноги и выставив руки с напряженными ладонями…
Перед ней, стоя на четвереньках, пытался подняться, обливаясь кровью, милиционер-оборотень.
С коротким пронзительным криком девушка вмазала ему ногой в пах.
Майор без звука распластался на паркете.
Варя постояла над недвижным телом с полминуты, затем, обшарив карманы, нашла связку ключей, молча подошла к Вадиму и освободила сыщика. Потом отстегнула наручники от батареи и стянула ими запястья по-прежнему бесчувственного Куницына. И только потом в изнеможении опустилась возле Савельева, сплюнув скопившуюся во рту сукровицу.
Сидя на полу, Вадим пытался зажечь сигарету. Он еще не пришел в себя, голова шла кругом, и ему не сразу удалось поднести зажигалку к сигарете.
Наконец у него получилось, и он сжал фильтр зубами, блаженно затянувшись.
И тут заметил, что девушка ранена. Кровь вытекала из уголка разорванного рта, пятная распухшие губы.
– У тебя кровь… – сообщил с дурацким видом.
– Знаю… – Она горько улыбнулась разбитыми губами. – Красоту попортил, гад.
– Где ты так научилась драться?
– Я два года занималась таэквондо, – пожала плечами журналистка. – И еще год в секции самообороны… Были у меня такие заскоки в юности…
Она вновь вяло улыбнулась, сплюнув кровь.
– Ты его славно отметелила, старушка! – попробовал утешить спутницу Савельев.
– Со страху, наверное… Вадик, – нерешительно произнесла она. – Пойди, посмотри там. Я, кажется, того… убила Стрельцова…
Глава 17
ЕСТЬ ГЛАВНА ДОБРОТА, КРАСОЙ ЧТО НАЗВАНА
Санкт-Петербург, март 1758 г.
Граф Александр Шувалов, сверкая драгоценностями, нашитыми на голландский бархат камзола, вошел в опочивальню. При его появлении разговоры приутихли.
Он поклоном головы приветствовал брата. Иван Иванович машинально ответил, сидя у изголовья государыни.
На Ивана присутствующие почти не обратили внимания. Мало ли кого притащит с собою во дворец всесильный глава Тайной канцелярии розыскных дел.
Иван осторожно разглядывал присутствующих. Великий князь Петр Федорович с супругой и сыном, придворный медик, фрейлины, духовник царицы отец Савватий.
Судя по всему, на сей раз императрица Елисавета Петровна занемогла и впрямь тяжело. В сырой опочивальне стоял смрад больного гниющего тела, смешанный с острым запахом лекарств. Барков уловил удрученно-покорное лицо личного лекаря ее величества, перехватил подобострастный взгляд, брошенный одной из фрейлин на великого князя. И понял, что все вокруг готовы к самому худшему исходу.
Голова закружилась от этой жуткой мысли, в висках бешено застучало, в ногах появилась дрожащая слабость. Он бы попросил воды, но вот как тут посмеешь? Кому до тебя дело, когда помирает повелительница Третьего Рима?
Императрица дремала, Петр Федорович внимательно вглядывался в обрюзгшее лицо тетки. Внезапно та проснулась, брезгливо посмотрела на склонившихся над ней фрейлин и лейб-медика, повернула голову к сидящему в стороне Шувалову.
– Надоели вы мне хуже поноса! – бросила вдруг хриплым полушепотом. – А идите вы все на х…!
Великий князь выскочил из спальни, семеня тонкими ножками в белых башмаках, за ним стайкой цыплят порскнули фрейлины, а замыкала процессию великая княгиня Екатерина Алексеевна, на ходу осеняя себя крестным знамением.
Одна из фрейлин, прелестная юная девушка, в полутьме коридора налетев на грозного Шувалова, испуганно ойкнула, залепетав извинения, и стрелой унеслась прочь.
Приап молча поманил все еще растерянного и взволнованного Ивана за собой, и они пошли коридорами и лестницами дворца. Да не парадными, а все какими-то закоулками, тупичками, темными скрипучими ступеньками – видать, переходами для прислуги или… может, иных каких тайных дел.
Господин копиист поначалу даже зачем-то пытался запомнить путь через эту темную и душную изнанку дворцовых покоев, но быстро запутался. Мерцание почти угасших свечей, тусклый свет из-за запыленных маленьких окошек, чей-то топоток временами – то ли спугнутых откормленных дворцовых мышей, то ли многочисленных потешников-карл, а то и здешних домовых. (Ведь на такую домину, поди, одного хранителя мало будет.)
Наконец, остановились перед двустворчатыми дверями, возле которых на резном мягком стуле сидел коренастый лакей в пудреном парике и красной с серебром ливрее, вскочивший с поклоном при их появлении. Иван почему-то задержал на нем взгляд – бритому грубому лицу слуги куда больше парика подошла бы разбойничья борода, а если еще обрядить в армяк, а в руки дубину…
