Но как только Германия приступила к постройке сильного флота, Британия неизбежно должна была встревожиться. Возможно, немцы говорили правду и на самом деле хотели обзавестись океанским флотом лишь для защиты своих колоний и заморской торговли – а еще потому, что наличие могущественных ВМС в те времена считалось признаком великой державы, как ядерное оружие в наши дни. Англичане могли бы с этим смириться, как они смирились с ростом флотов таких держав, как Россия, Америка или Япония. Но вот географическим фактором они пренебречь не могли. Не важно, пребывал ли германский флот на Балтике или в своих базах на побережье Северного моря, – он находился слишком близко от британской метрополии. А в июне 1914 г., после расширения Кильского канала, немецкие корабли получили возможность избегать рискованных маршрутов через проливы, ведущих в Северное море мимо Дании, Норвегии и Швеции.
«Дредноутная гонка» вовсе не подтолкнула Британию к дружбе с Германией, как на это надеялся Тирпиц, – напротив, она создала между двумя странами пропасть и ожесточила общественное мнение с обеих сторон. Не менее важно и то, что Британия окончательно пришла к выводу о необходимости искать себе новых союзников, чтобы уравновесить угрозу со стороны Германии. Бюлов был прав, когда после мировой войны писал Тирпицу, утверждая, что пусть Германия и оказалась втянута в конфликт из-за «нашей неуклюжей политики на Балканах… Но остается вопрос – стали бы Франция с Россией (особенно – последняя) доводить дело до войны, если бы английское общество не было так раздражено постройкой наших мощных боевых кораблей»
[368]
.
А что, если бы часть средств, направленных на создание флота, была бы использована для укрепления армии? Это бы усилило ее численно и технически – так что в 1914 г. Германия на суше была бы могущественнее, чем это было в реальности. Наступление на Францию в августе 1914 г. и без того едва не увенчалось успехом, а окажись немцы сильнее? Как бы это повлияло на ход войны в Европе? Обстоятельства военно-морской гонки также поднимают вопрос о роли личности в истории. Да, она не смогла бы состояться, если бы экономический, производственный и научный потенциал Британии и Германии оказался недостаточен для ее поддержания. Да, ее нельзя было бы вести без широкой общественной поддержки. Но в первую очередь она не началась бы, если бы не решимость и напор Тирпица, которого кайзер Вильгельм захотел и смог полностью поддержать, используя несовершенство германской конституции. Когда Тирпиц стал морским министром, в руководстве Германии еще не существовало влиятельной партии сторонников увеличения военного флота, да и в обществе эта тема еще не была популярна. Все это пришло со временем, по мере роста военно-морских сил.
По вине «дредноутной гонки» возможность сохранения длительного мира в Европе уменьшилась, а путь к войне обозначился более отчетливо. Первый британский дипломатический шаг, вызванный усилением германского флота, заключался в попытке сблизиться с Францией, и сам по себе этот шаг был оборонительной мерой. Однако в ретроспективе можно легко заметить, что даже эта оборонительная мера увеличила вероятность войны. Следует также отметить, что в течение десяти лет, предшествовавших 1914 г., возможность такой войны – даже всеобщей войны – очень часто и легкомысленно обсуждалась по всей Европе.
Глава 6
Нечаянные друзья: «Сердечное согласие» между Францией и Англией
В 1898 г. крошечная саманная деревушка на Верхнем Ниле едва не стала причиной войны между Англией и Францией. Полуразрушенный форт и группка местных жителей, едва сводивших концы с концами, стали свидетелями столкновения имперских амбиций двух стран, соперничавших из-за влияния в северной части Африки. Тогда эта деревня называлась Фашода, а теперь это Кодок – населенный пункт на территории молодого государства Южный Судан. Французы, стремившиеся построить огромную империю, простирающуюся от их владений на западном побережье континента до самого Нила, постепенно продвигались через Африку на восток. Англичане, со своей стороны, контролировали Египет и представляли его интересы на территории Судана, двигаясь вверх по течению Нила в направлении своих восточноафриканских колоний. В шахматной партии, разыгрываемой на карте Африки, одна держава неизбежно должна была сделать другой «шах». Игру усложняло и то, что другие игроки – Италия и Германия – только и ждали случая присоединиться, так что времени для новых ходов оставалось все меньше.
Французы так никогда и не простили англичанам того, что те завладели Египтом, воспользовавшись волнениями, случившимися там в 1882 г., – хотя англичане решились действовать в одиночку лишь из-за того, что французское правительство тогда проявило нерешительность и некомпетентность. Хотя британцы изначально считали оккупацию временной мерой, они вскоре обнаружили, что проникнуть в Египет куда проще, чем выйти оттуда. Шли годы, и пребывание в Египте все более многочисленной английской администрации все более раздражало Францию. А вот для Германии Египет оказался удобным клином, который разделял англичан и французов, мешая им договориться. Французское колониальное лобби внутри страны то и дело напоминало политикам и общественности об исторических связях между Францией и Египтом. Разве Наполеон не покорял этой страну? Разве Суэцкий канал не был построен великим Фердинандом де Лессепсом? Лоббисты требовали, чтобы Франция в порядке компенсации завладела колониями еще где-нибудь. Привлекательным объектом для захвата было Марокко, граничившее с французской колонией Алжир. Но интерес вызывал и Судан, ускользнувший из-под власти Египта после того, как в 1885 г. сводный англо-египетский отряд под началом генерала Чарльза Гордона потерпел поражение от Махди
[369]
. В 1893 г. один французский инженер также привлек внимание правительства, указав на то, что постройка дамб в верховьях Нила может вызвать серьезные неприятности в его нижнем течении – то есть в Египте. Париж принял решение отправить экспедицию, чтобы овладеть Фашодой и прилегающей территорией.
План заключался в том, что небольшой отряд под началом Жана Батиста Маршана скрытно выступит на восток из Габона, причем французские предводители экспедиции должны были при необходимости выдавать себя за путешественников, изучающих перспективы торговли в тех местах. Этот отряд должен был «застолбить» Фашоду до того, как англичане прознают об их намерениях. Кажется, французы надеялись прямо на месте отыскать потенциальных союзников – возможно, даже наладить отношения с Махди и его войском в Судане. Это, в свою очередь, могло послужить поводом для международной конференции, которая определила бы границы в районе Верхнего Нила и снова открыла бы вопрос о контроле над Египтом. К несчастью для французов, все пошло хуже некуда. Во-первых, начало экспедиции по множеству причин откладывалось, и Маршан отправился в путь только в марте 1897 г. Во-вторых, французское колониальное лобби и близкие к нему газеты открыто обсуждали перспективы похода и даже любезно публиковали карты задолго до того, как экспедиция тронулась с места. У англичан, естественно, была масса времени на подготовку должного ответа. Маршан еще был в Браззавиле, а британское правительство уже выступило с предупреждением, заявив, что продвижение французов в сторону Нила будет воспринято как недружественный акт
[370]
. В-третьих, император Менелик, правитель независимой Эфиопии, обещавший пропустить французские отряды с востока на помощь Маршану, не сдержал своего слова и вместо этого заставил французов сделать огромный крюк
[371]
.
