Меня охватило тоскливое отчаяние. Наверное, это отразилось на моем лице. Злата спросила с тревогой:
– Что с тобой? Тебе плохо?
Разве я мог ответить ей правду?
– Выпил лишнего. Сейчас пройдет…
«Не пройдет! Не пройдет! – зудел во мне тот, кто мечтал проникнуть в тайну русской души. – Никогда не пройдет. Ты влип, парень. Тебе не вылезти из этого позолоченного болота!»
Я действительно перебрал спиртного. Я не был пьян, но мои друзья и близкие вдруг приняли облик болотных монстров. Злата, словно утопленница, тянула ко мне зеленые руки… Я вскочил и быстрым шагом покинул зал. Она бросилась за мной.
Я закрылся в мужском туалете, умылся холодной водой и долго стоял, опершись о раковину и глядя в зеркало. Я не узнавал себя.
Когда я вышел, жена, бледная, ждала меня под дверью.
– Может, вызвать врача?
– К черту! Едем домой!
– А гости?
Бриллианты придавали ее смуглой коже ту особую бархатистость, которая когда-то сводила меня с ума. Ее платье, сшитое на заказ в модном салоне, скрадывало недостатки ее фигуры. Она была по-прежнему прелестна, но ее прелести больше меня не волновали.
– Пожалуй, ты оставайся…
В этот момент я окончательно понял, что мы с женой чужие – и всегда были чужими. Мне не хотелось ни минуты стоять с ней в холодном, отделанном мрамором коридоре и тем более говорить. Все слова превратились в лед и рассыпались по гладким плиткам пола…
Я уехал. Отец звонил мне на сотовый, справлялся о здоровье, потом упрекал в черствости и безразличии.
– Мама плачет, а Злата просто в шоке! Что на тебя нашло? Есть же какие-то приличия…
– К черту! – рявкнул я и отключил телефон.
Утром я объявил Злате, что развожусь с ней.
– У тебя другая женщина?
Это пришло ей в голову ночью, когда она рыдала в подушку. Я лег в гостиной, не раздеваясь, и крепко уснул. Она пыталась меня будить – безуспешно. Потом, закрывшись в нашей супружеской спальне, Злата дала волю слезам. Ее глаза опухли и покраснели, на щеках и вокруг губ выступили красные пятна.
Поскольку я молчал, она сама принялась строить догадки.
– Ты бросаешь меня из-за того, что я не могу родить?
– Нет.
– А она… та, другая… беременна? Да? Ты уверен, что это твой ребенок? Женщины на все способны, чтобы прибрать к рукам обеспеченного мужчину.
Ее халат был распахнут, волосы неприбраны. Я молчал, глядя на ее тяжелую оплывшую грудь без бюстгальтера, которая виднелась в глубоком вырезе сорочки.
– Дима! Еще не все потеряно! Мы еще можем…
– Нет, Злата! – отрезал я. – Мы больше ничего не можем. Наша любовь закончилась. А жить без любви – великий грех. Дети, которых ты мне не родила, тут ни при чем.
Родители Златы часто ходили в церковь, соблюдали посты, молились, и она сначала пыталась перенести этот порядок в нашу семью, но быстро убедилась, что религиозные догматы не для меня. По сути, мы оба потерпели неудачу: она не сумела приобщить меня к своим идеалам, а я ее – к своим.
– И ты еще говоришь о грехе? – взвилась она. – Ты же изменял мне направо и налево! А теперь бросаешь, потому что одна из твоих…
– Замолчи! Расстанемся без скандалов, как воспитанные люди.
– Скажи, кто она?
Злата и помыслить не могла, что я уйду от нее. Она закрывала глаза на мои шалости, не позволяла себе ни упреков, ни разборок. Откуда ей стало известно, кстати? Впрочем, какая разница?
– Она актриса, – неожиданно выпалил я. – Играет в театре.
Лицо Веры Холодной встало передо мной, возникнув из небытия.
– Вот, как? Актриса, значит… актрисулька… смазливая пустышка… Они там, в театре, все спят друг с другом напропалую…
– Не обязательно.
Злата меня не слушала.
– Ты ходил к ней за кулисы с букетами, потом с шампанским… – продолжала она. – Потом ты повел ее в ювелирный магазин! Сколько ты на нее тратил? Отрывал от семьи?
– Много…
Ей удалось разозлить меня. От этого мой голос обрел металлические нотки.
– Я так и знала. Вот, почему мы не смогли купить тот дачный домик на берегу реки!
«Дачный домик» представлял собой помпезный трехэтажный коттедж с внутренним бассейном и зимним садом в мансарде. Вместо него я предложил остановиться на обычном компактном уютном доме по финскому проекту. Пяти комнат для двоих вполне достаточно. «Здесь всего один этаж!» – возмущалась Злата. За этим следовала невысказанная фраза: «Мне будет стыдно пригласить сюда гостей!» – которую я читал на ее лице.
Мы говорили на разных языках. Я сообщил ей о разводе, а она подсчитывала, сколько и на кого я потратил, сожалея об упущенных возможностях. Мне захотелось насолить Злате.
– Она очень красива… – протянул я, мечтательно устремив взгляд в дальний угол комнаты. – И очень талантлива.
– Намекаешь, что я дурнушка и бездарь?
Жена попалась на крючок и расплакалась. Я удовлетворенно хмыкнул. Так ей и надо.
– Собери мои вещи. Только самое необходимое.
Она застыла с полуоткрытым ртом, со слезами, стекающими по пухлым щекам…
* * *
Жена искала встречи со мной, но я всячески избегал этого. Однажды ей все-таки удалось подкараулить меня возле адвокатской конторы, где я улаживал дела, связанные с разводом. Как я и опасался, она закатила истерику…
– Это ты во всем виноват! – рыдала она, размазывая по щекам французские румяна. – Это из-за тебя у нас нет детей! Вы, Евлановы, прокляты! Весь ваш род!
Мне пришлось силой усадить ее в машину и отвезти домой. По дороге она продолжала нести несусветную чушь и затихла только при въезде во двор. Кажется, она уже жалела о своей несдержанности. Я на нее не сердился. Что возьмешь с недалекой обиженной женщины?
Квартиру на Кутузовском и все имущество, нажитое в браке, я оставил Злате – кроме финского домика. Она потребовала половину денег и часть банковских акций. Мы договорились полюбовно: жена получает ежемесячное содержание и некоторую сумму на счет. Злате пришлось поумерить свои аппетиты. Выходя из зала суда, адвокат позвонил мне и похвастался, что заключил мировую с моей бывшей женой. Я слушал его радостную тираду и думал о любви. Какой коммерческий привкус оставило это «райское блюдо»!..
Я связался с агентом по найму квартир, и он подыскал мне комфортабельное жилье в районе Сокольников. Я переехал туда с твердым намерением начать жизнь сначала, с чистого листа. Я стал больше времени проводить на природе, гуляя по парку и любуясь деревьями, травой и небом. На меня снизошло умиротворение. Мой корабль наконец подставил паруса свежему ветру, покинул грязный шумный порт и выбрался, как мне казалось, на океанский простор…
