– Боже милосердный! – охнула Агнес. – Так вы думаете, в бутылке был лауданум?
– А что же еще? Пока я находился в магазине, он выпил не меньше пяти чашек чая. Вообразите себе, сколько лауданума он успел бы принять, если бы дочь не стояла рядом. Надеюсь, не нужно объяснять, что сам я не купил ни одной его книги?
– Нет, что вы. Кому захочется по доброй воле читать эту отвратительную писанину, не говоря уже о том, чтобы покупать ее? Помилуй нас, Боже! Томас Де Квинси, Любитель Опиума, здесь, в церкви Святого Иакова!
– И это еще не все.
Агнес слушала старосту со все бóльшим смятением.
– Один из тех двоих, что с ним пришли, – детектив из Скотленд-Ярда.
– Быть того не может!
– Каждое утро я прогуливаюсь по Пикадилли мимо особняка лорда Палмерстона. И тот из мужчин, что помоложе, ежедневно является туда ровно в девять. Я сам слышал, как привратник называл его «сержант уголовной полиции».
– Уголовной полиции? Надо же!
– А еще я слышал, как привратник говорит с ним о другом детективе, вероятно раненном при поимке декабрьского убийцы. И тому второму оказывают врачебную помощь в доме лорда Палмерстона. Где, к слову сказать, обитают и Любитель Опиума со своей дочерью.
Агнес побледнела:
– Куда катится этот мир?
Впрочем, она не могла позволить себе долго сокрушаться. Вот-вот должен был приехать обещанный особый гость. Да и другие привилегированные прихожане начали нетерпеливо поглядывать на нее, дожидаясь, когда она наконец откроет их личные кабинки. Агнес сжала в руке связку ключей и направилась к ближайшему недовольному посетителю. Однако утро оказалось богатым на неожиданности. Мгновением позже почтенная ключница увидела, как в парадную дверь заходит сама Смерть.
В середине Викторианской эпохи к похоронным обрядам относились со всей серьезностью. Безутешная вдова, дети и родственники усопшего удалялись от мира, запираясь в четырех стенах собственного дома, и долгие месяцы носили траурную одежду. Вдове полагалось соблюдать траур по меньшей мере целый год и еще один день.
Оттого Агнес так поразило зрелище, которому она стала свидетельницей. Ошеломленные прихожане пятились от сурового худощавого мужчины, чьи сюртук, жилет и даже брюки были чернее черного. Королева Виктория и принц Альберт не одобряли в мужской одежде никаких других оттенков, кроме черного, серого и темно-синего, поэтому выделиться мрачностью наряда среди господ, собравшихся в церкви Святого Иакова, было довольно затруднительно. Однако в сравнении с одеждой незнакомца строгие костюмы остальных прихожан казались едва ли не праздничными. Ко всему прочему, он носил самые черные перчатки, какие только можно представить, обвязал цилиндр траурной лентой и накинул на плечи черный плащ.
В подобной одежде, говорящей о невыносимо тяжелой утрате, не принято было появляться на публике, за исключением самих похорон горько оплакиваемого усопшего. Одевшись подобным образом к воскресной службе, мужчина поневоле привлек к себе всеобщее внимание.
Незнакомец появился не один. Он держал под руку женщину преклонных лет, судя по согбенной спине, в траурном одеянии, также выражающем глубокое горе. Жатый креп черного как ночь платья не отражал солнечный свет. Лицо женщины закрывала черная вуаль. Рука в черной перчатке прижимала к губам черный платок.
– Прошу вас, откройте нам молельню леди Косгроув, – обратился к Агнес мужчина.
– Леди Косгроув? – Ошеломленная служительница только теперь поняла, кто стоит перед нею. – Силы небесные, что случилось?
– Прошу вас, – повторил мужчина в черном.
– Но леди Косгроув прислала мне записку, что пропустит сегодняшнюю службу. Я не подготовила кабинку к ее приходу.
– У леди Косгроув большое горе, ей сейчас не до таких мелочей, как неубранная молельня.
Не дожидаясь ответа, мужчина повел свою неуверенно ступающую спутницу вдоль центрального прохода. Агнес снова почувствовала на себе взгляды прихожан и услышала взволнованный шепот за спиной. Дойдя до ограды алтаря, она повернула направо и миновала место лорда Палмерстона, занятое странной компанией во главе с Любителем Опиума. Маленький человечек по-прежнему беспокойно перебирал ногами.
Молельня леди Косгроув располагалась у правой стены. За долгие годы кабинка приобрела самый обстоятельный вид во всей церкви. Установленные в каждом углу столбы поддерживали балдахин. В холодную погоду можно было задернуть занавес, закрывая кабинку с трех сторон, за исключением обращенной к алтарю. Впрочем, владельцы нередко задвигали шторы и в теплые дни – якобы для того, чтобы взгляды других прихожан не мешали им молиться, хотя, вполне возможно, на самом деле они там просто дремали.
Агнес открыла дверцу, и леди Косгроув отняла от лица черный платок.
– Благодарю вас, – сказала она суровому мужчине.
– Всегда к вашим услугам, леди Косгроув, – ответил тот. – Примите мои глубочайшие соболезнования. – Он протянул ей черный конверт.
Дама скорбно кивнула и села на первую из трех установленных внутри кабинки скамей.
За спиной у Агнес послышалось деликатное покашливание. Возле алтарной двери стоял священник, готовый начать службу. Орган заиграл «Сын Божий вышел на войну»
[6]
, голоса певчих зазвенели под сводом церкви. Все с шумом поднялись с мест. Агнес поспешила вернуться в притвор, а когда обернулась, чтобы осведомиться у мужчины в трауре о горе, постигшем леди Косгроув, то, к собственному удивлению, нигде его не нашла.
«Куда же он мог подеваться?» – недоуменно подумала служительница, но тут же увидела алый мундир особого гостя, ожидающего за дверью, и с трудом уняла сердечный трепет.
Сын Божий вышел на войну
Для праведных побед.
Под торжественные аккорды величественного гимна преподобный Сэмюэл Хардести подошел к алтарю, склонил перед ним голову и обернулся к прихожанам.
Он с гордостью оглядел свою паству. Служители и простолюдины стояли в задних рядах, благородные и состоятельные прихожане расселись на скамьях. С минуты на минуту должен был появиться особый гость. Викарий заметил четверых бедно одетых чужаков, явно не из Мейфэра, занявших кабинку лорда Палмерстона, и постарался скрыть смущение под лучезарной улыбкой.
С крайней левой стороны от него располагалась молельня леди Косгроув, и викарий испытал еще одно потрясение при виде траурного наряда владелицы. Она распечатала черный конверт и прочитала письмо, не поднимая вуали. После чего со скорбным видом поднялась с места и задернула занавес сначала с задней стороны кабинки, а затем и с боков.
Теперь ее горе не мог лицезреть никто, кроме викария. Она опустилась на колени и склонила голову, касаясь лбом ограждения.
Алый сполох привлек внимание священника к дверям церкви.
