То же самое он совершил и с бессердечным барристером. Звук удара и истошный крик грели сердце, когда он мчался прочь по другому переулку. Но затем он понял, что ему недостаточно просто слышать, как они умирают. Он хотел видеть их страх. Хотел насладиться их болью. Быстрое возмездие не искупало тех мук, что претерпели его мать и отец, милая голубоглазая Эмми и прелестная Рут с ее трогательной щербинкой между зубами.
И вот теперь он стоял, склонив голову, под сыплющимся с неба снегом.
«Сегодня вечером все вы наконец обретете покой», – думал он.
Внезапно на него нахлынула скорбь по еще двум дорогим людям.
– Моя жена. Мой нерожденный ребенок.
«Забудь о них. Их смерть ничего для тебя не значит», – настаивала вторая половина его натуры.
– Кэтрин.
«Она была всего лишь средством отомстить ее родителям», – продолжал гнуть свое голос в голове.
– Нет.
«Ты просто ее использовал».
– Неправда, я любил ее.
«Ты убедил себя в этом, чтобы заставить ее поверить тебе. Ах, какое потрясение читалось на лицах ее родителей, когда они узнали, что она вышла замуж за человека, которого они не считали равным себе! Какое удовольствие ты получил, когда они осознали, что дочь полностью находится в твоей власти и ждет от тебя ребенка!»
– Мой нерожденный…
Появившийся в арке кладбищенских ворот викарий удивленно посмотрел на него:
– Вы здесь один?
Вместо ответа, он утер слезы со щек.
– Я был уверен, что слышу два голоса, – продолжил священник.
– Начинается метель. Мне пора идти.
– У одного из говоривших был ирландский акцент. Вы уверены, что здесь больше никого нет? – не отставал викарий.
– Никого.
– Молодой человек, вы очень взволнованы. Желаю вам обрести покой.
«Сегодня вечером я его обрету», – подумал он и двинулся дальше на запад.
«Нет, не туда! – кричал голос в его голове. – Дворец не на западе, а на юге. Куда ты собрался?»
Он стоял под снегопадом на Хаф-Мун-стрит в Мейфэре, напротив особняка Грантвудов, наблюдая, как констебли снуют туда-сюда.
Покосившись на его скромную одежду, один из полицейских пробурчал:
– Идите себе мимо.
– Я работал по плотницкому делу в доме лорда и леди Грантвуд. Какая ужасная история.
– Да, ужасная, – согласился констебль. – Но здесь больше не на что смотреть. Идите, куда шли.
– Их дочь была любезна со мной, и я не забуду ее доброту. Пожалуйста, позвольте мне передать соболезнования родным.
– У них не осталось никого из родных, – отрезал констебль.
– Вы не знаете, когда состоятся похороны?
– Как только тела доставят из Вестминстерской больницы.
– Из больницы? – От волнения он задышал чаще. – Значит, кто-то из них остался жив?
– Начальство из детективного отдела приказало осмотреть труп дочери в морге. Возможно, удастся установить, каким оружием пользовались убийцы.
– Убийцы? Выходит, их было несколько?
– В последний раз повторяю: идите своей дорогой.
«Нет, дворец к югу отсюда! Зачем ты направился на юго-восток?»
Под усиливающимся снегопадом он обогнул по широкой дуге просторы Грин-парка и Сент-Джеймсского парка. От них было рукой подать до Букингемского дворца, и полицейские патрули, несомненно, встретились бы ему по дороге. Даже в рабочей одежде он мог привлечь внимание какого-нибудь бдительного констебля.
Вестминстерская больница располагалась позади аббатства на улице Брод-Санкчури – дорога к убежищу. Это название она получила несколько веков назад, когда многие отчаявшиеся люди искали в церкви защиты от сборщиков долгов и политических противников. Но когда он сам обратился в Вестминстерскую больницу с просьбой помочь отцу, врачи отказали ему.
Войдя в мрачное здание, он отряхнул снег с пальто, прислушиваясь к доносящимся сквозь стены стонам и вдыхая запах болезни.
– Чем могу помочь? – поинтересовался клерк за стойкой.
– Здесь лежит мой брат. Я пришел его навестить.
– Как его зовут?
– Мэтью О’Рейли.
– Не припомню, чтобы у нас здесь лежали ирландцы, – с сомнением произнес клерк.
– Он попал под лошадь и потерял сознание. Вряд ли он мог назвать себя.
– Сейчас посмотрю в записях. – Служитель отправился в заднюю комнату, преисполненный решимости убедиться в том, что не забыл бы пациента-ирландца.
На стене возле ведущей вниз лестницы висели две таблички. На одной было написано «Медицинская школа», на другой – «Морг».
Он спустился по лестнице и прошел по коридору мимо множества дверей, одна из которых оказалась приоткрытой. За столом сидел еще один клерк.
– Чем могу помочь?
– Инспектор Райан прислал сообщение для хирургов, исследующих тело Кэтрин Грантвуд.
Клерк кивнул, подтверждая, что ему знакомо имя Райана.
– Третья дверь слева. Но вам придется подождать. Хирурги еще не подошли.
– Благодарю вас.
Он направился к двери, постучал, но не дождался ответа. Тогда он зашел в прозекторскую.
Пол внутри был выложен плиткой, в центре виднелось сливное отверстие. Вдоль стен размещались неглубокие емкости со льдом, от них тянуло холодом. К запаху смерти он уже успел привыкнуть за те месяцы, что провел на войне. На хирургическом столе лежало тело, накрытое простыней.
Дрожащей рукой он приподнял край полотнища. Несмотря на весь кошмар Крымской войны, он оказался не готов к тому, во что превратилась самая красивая женщина, какую он встречал в жизни.
Его жена.
Мать его нерожденного ребенка.
– Кэтрин, – пробормотал он сквозь слезы.
Он представил, какой ужас охватил Кэтрин, когда она спустилась по лестнице и поняла, что сталось с родителями. Затем убийцы увидели ее, и от страха сердце бедняжки так затрепетало, что она едва не упала в обморок. Она выбрала единственный возможный путь к отступлению и побежала обратно наверх, слыша за спиной зловещий тяжелый топот, но все же надеясь успеть запереться в спальне.
Он вздрогнул, подумав о боли, которая пронзила Кэтрин, когда первый из преследователей ударил ее ножом. Но она побежала дальше, а убийцы гнались за ней, продолжая наносить удары. Отчаяние придало ей сил, и она все-таки добралась до спальни, но не смогла запереться. Убийцы ворвались внутрь и заставили ее замолчать.
Слезы капали прямо на лицо Кэтрин. Он провел дрожащим пальцем по еще недавно румяной, а теперь мертвенно-бледной щеке. Пятна крови засохли на обнаженной груди, которую ему довелось видеть лишь однажды, в брачную ночь.
