Что-то охватило меня и проникло внутрь естества – то, что мы, религиозные люди, осмелились бы назвать святым духом. Одна из расшифровок слова «бог», которая мне очень нравится, – дар безрассудства (GOD – Gift of Desperation). А вдруг, думалось мне, в этот вечер я могу попробовать нечто новое. В конце концов, готовность меняться рождается из боли. Я не говорю о трансформации с большой буквы… впрочем, может, и говорю. Действительно жажду радикальных перемен, но хотела бы знать о них заранее – чтобы успеть подкраситься. Но два крохотных шажочка вперед? Я их сделаю.
Что-то охватило меня и проникло внутрь естества – то, что мы, религиозные люди, осмелились бы назвать святым духом. Одна из расшифровок слова «бог», которая мне очень нравится, – дар безрассудства (GOD – Gift of Desperation).
Во тьме кинотеатра я решила достичь небывалых высот: найти Тэмми после сеанса и извиниться. Кто знает, может быть, эти два мятежных лидера, Ганди и Иисус, были правы: доброта радикально меняет людей. Их путь – путь открытого сердца – всегда прав. Достоинство и доброта как бы подмешаны в безумие, точно карамельные жгутики в мороженое. Иначе все ограничивалось бы мной: моими желчными протоками, уникальностью и страданиями. И это – ад. Так кому я буду подражать: Ганди и Иисусу – или Тэмми и себе самой?
Кто знает, может быть, эти два мятежных лидера, Ганди и Иисус, были правы: доброта радикально меняет людей. Их путь – путь открытого сердца – всегда прав.
Слушайте, а можно минуту на размышление? Ты хочешь быть счастливой – или правой? Хмм… Позвольте, я еще вернусь к вам с этим вопросом.
Я громко вздохнула и поняла, что не надо было ползти по-пластунски через фойе кинотеатра или думать о тех пунктах, в которых Тэмми необходимо исправить.
После окончания фильма пошла искать ее, чтобы извиниться за участие в этом безумии. Я сдалась и опустила оружие. Мне нужно было осуществить трансформацию: из раболепствующей изгнанницы – в Возлюбленную, в прекрасное животное гориллу.
Нашла ли я ее? Разумеется, нет. Жизнь – не кино и редко бывает устроена удобно. Зато я нашла себя. Свое потрепанное временем достоинство. Я нашла вторую салфетку в кармане джинсов и смыла соль с пальцев. Что еще лучше, я нашла в машине телефон и позвонила одному другу. От хохота по лицу струились слезы, когда я закончила пересказывать ему эту историю.
Пока ехала домой, до меня дошло, что Тэмми, вероятно, сейчас пересказывает эту же историю Ютон, обмениваясь с ней мнениями о моем позоре. Но я покачала головой – и отреагировала на себя как друг. Невозможно добраться оттуда, где я была, из очереди, – туда, где я сейчас. Пару недель спустя я нашла Тэмми – в другой очереди, в магазине, хоть нас и разделяли три человека. Поначалу возблагодарила Бога за то, что она меня не видит. Потом высунула голову, чтобы она меня заметила. Она держала в руках прозрачный пакет с яблоками и тубу со сливками. Я улыбнулась и сделала покаянное лицо, и тогда она тоже улыбнулась – своей застенчивой пиратской улыбкой.
Маркет-стрит
В день мирного марша в Сан-Франциско я проснулась полная ненависти и страха. Честно говоря, надеялась обнаружить себя в печальной элегантности Вирджинии Вульф, а вместо этого пыхала гневом на то, что лидеры страны запугиванием и подкупом вымостили себе путь к «упреждающей» войне. Бить первым – всегда было фирменным знаком зла. Не думаю, что хоть один великий религиозный или духовный мыслитель утверждал иное. Они, представители разных традиций, сходятся на пяти пунктах. Правило 1: Все мы – одна семья. Правило 2: Пожинаешь то, что посеешь, то есть тюльпаны из семян цукини не вырастишь. Правило 3: Старайся делать вдох примерно каждые несколько минут. Правило 4: Безусловно полезно сажать луковичные растения во тьме зимы. Правило 5: Бить первым безнравственно.
Я пыталась отделаться от страха и ненависти молитвой, но разум снова превратился в пейнтбольный автомат обвинений. Посадила луковицы несколько месяцев назад, но они еще не зацвели, и выбираться из постели не хотелось. Как и все, я была угнетена войной. И сомневалась, что еще верю в Бога. Казалась смехотворной эта убежденность в том, что есть невидимый жизненный партнер и все мы – часть некой изолированной от зла истины. Я лежала, скрипя зубами, уверенная, что получаешь лишь то, что видишь. Вот и все. Эта земля, эта страна – здесь и сейчас. Не самое легкое место, но – значительное.
Я стиснула в объятиях кошку, как делала, когда ссорились родители, – спасательный плотик в холодных глубоких водах.
Но потом – маленькое чудо – начала верить в Джорджа Буша. Честное слово! К своему ужасу, стала гадать: вдруг он умнее, чем мы думали, и обладает интеллектом и тонкостью, далеко превосходящими мое собственное понимание или мнение блестящих мыслителей нашего времени?
Облегчение накатило, точно мягкий прибой, потому что верить в Джорджа Буша настолько абсурдно, что вера в Бога кажется почти рациональной.
А потом я подумала: кто – Джордж Буш?! И облегчение накатило, точно мягкий прибой, потому что верить в Джорджа Буша настолько абсурдно, что вера в Бога кажется почти рациональной.
И решила начать с самого начала, с простой молитвы. «Привет!» – сказала я.
Никакой покой не ждет нас в будущем, если он не скрыт в этом нынешнем крохотном мгновении.
Кто-то или что-то нас слушает. Я не так много знаю о его природе, но когда взываю, оно меня слышит, придвигается ближе – и я чувствую себя не такой одинокой. Становится легче. И в то утро я почувствовала себя лучше, начиная заново. В этом нет позора – святой Августин говорил, что приходится начинать свои отношения с богом с самого начала, каждый день. Вчерашняя вера не ждет тебя, точно пес с тапочками и утренней газетой в зубах. Ты ее ищешь и – ища – находишь. В эпоху Возрождения брат Джованни Джокондо писал:
«Никакой рай не сможет снизойти к нам, если сердца наши не найдут в нем сегодня отдохновения. Возьмите рай!
Никакой покой не ждет нас в будущем, если он не скрыт в этом нынешнем крохотном мгновении. Возьмите покой!»
Так что я подняла себя с постели и поехала встречаться с друзьями в Сан-Франциско.
Мы кружили вокруг Эмбаркадеро, откуда видно бесконечное небо и залив, и лента Мебиуса шестидесятых – огромная толпа – снова собралась на священной земле. Ораторы выступали перед нами из разных звукоусиливающих систем, усовершенствованных за последние тридцать пять лет, точно музыка в стиле хеви-метал, проигрываемая на неверной скорости. Но энергия, и плакаты, и лица в толпе были заразительным бальзамом; с помощью некоего чудесного йоговского упражнения на растяжку мы перестали вычислять, с кем и с чем согласны и кто здесь негодные элементы: ораторы-социалисты? «Панки за мир», которые пришли подготовленные, с рюкзаками, полными булыжников? Ненавистники Израиля? Правые сионисты? Надо было просто расслабиться, поскольку Маркет-стрит была достаточно широка для всех. И мы начали марш, где каждый – маленькая частичка одного большого тела, восхитительно неподконтрольного.
